Человек, которого не существует
Шрифт:
– А вы недурно просвещены, хотя и прибыли совсем недавно, – отозвался собеседник, – но я все же кое-что поясню вам. Если вы, конечно, не станете тому противиться.
– Спасибо, Александр Григорьевич.
– Я не хочу пугать вас ужасающими терминами, и потому говорить стану так как есть, по-простому. Революция в России не просто будет, она уже началась. Она в её генетическом коде. Люди, которым суждено вступить в великую битву с тьмой, уже рождены и поцелованы ангелами на небе. Все уже случилось в определенное время. Книга. Она содержит историю рождения великого и неизбежного спасителя мира от скверны. Это очень хитрый и продуманный план. И ужасно секретный, как вы понимаете. Называйте меня и таких, как я, как вам будет угодно: ангелы, духи света, вечные слуги хозяина
– Значит, тот, кому я привез эту книгу, тоже великий неведомый? – спросил Говард и почти шепотом добавил: – А ваш великий Носферату – это простой человек?
– Для того чтобы судить о нём, следует как минимум прочитать эту книгу. – Александр Григорьевич приподнял указательный палец к потолку и цокнул языком несколько раз.
– Алистер сказал, передовая мне книгу, что все это нужно для проведения специальной секретной операции. И что произойдёт она в далеком будущем. Спустя сто лет. Это правда?
– Это правда, – кивнул собеседник.
– Тогда, возможно, вы позволите мне прочесть эту книгу, покуда не началась литургия?
– Горничной вы хвастались, что прочли её? – удивлённо спросил пожилой мужчина.
– Я немного полистал, но основательным чтением не увлекался, – смущенно ответил Кай.
– Извольте, сударь, я не стану торопить вас в чтении, дабы вы поняли, о каком необыкновенном человеке идет речь в повествовании. – Александр Григорьевич распорядился принести сигар и добавить свечей в фойе гостиницы.
Луи Леруа Кай Говард Бернар де Сомлио открыл книгу и начал читать вслух…
«Утро в усадьбе начиналось суетно. Все хозяйство подняли еще до восхода солнца. Не спали все: камер-лакеи, камер-казаки, вершники, арапы. В том числе и высший балкон обеспечения: камер-фурьеры, гоф-фурьеры, камердинеры, мундшенки, кофешенки, тафельдекеры, кондитеры и метрдотели.
Не спали даже обер-шталмейстер и обер-гофмаршал, не говоря уже о тех, в чем случилась причина столь раннего пробуждения.
Спал теперь только его сиятельство граф Александр Сергеевич Аничков. В такие минуты будить его решался либо вестовой со срочным сообщением о войне, либо разлюбезная его супруга или красавица-дочь. Войны с утра не наблюдалось. Жена два года как упокоилась в фамильном склепе. А вот дочь к отцу не спешила.
Лиза сидела у маленького окна в своих покоях и рассматривала бегающие по обширному двору маленькие фигурки лакеев с факелами в руках. Суета была неимоверная. Вся псарня разливалась лаем и визгом на все голоса. Как будто какое-то черное солнце вставало над этими землями, видимое только им. Как будто молоко сейчас разом скиснет, а малина почернеет. И придут в усадьбу все девять казней египетских. Но все же было как прежде темно и неуютно. Мрачно.
Спешить к отцу Елизавета Александровна не торопилась. Это было последнее утро в усадьбе. И подгонять его она не хотела. Подобрав спальные юбки, она залезла с ногами на большой каменный подоконник и вновь вытащила картинку, присланную ей месяц назад. На ней был изображен высокий длинноволосый, худощавый мужчина с бородой и усами рыжеватого оттенка, с седыми вкраплениями. Волосы на бороде и голове по бокам были заплетены в
Мужчина сидел в седле прямо, одет он был в защитный панцирь и наплечники. Весь обтянутый кожей и защитными пластинами, крепящимися к рукам, ногам и груди. Единственное, что удивляло при взгляде на эту картинку, прорези из-под его рук и торчащие оттуда волосы. Волосы эти были также заплетены в массивные косы и свисали ниже живота его боевого коня. Кстати, такой же длинны косы были на бороде и голове. Выглядело это по меньшей степени странно. Под картинкой была подпись: Потомок великого правителя Белоземельского и Венгерского, князя-епископа Вармийского, ответвление рода князей Трансильвании и Валахии, управителя Дуная и Карпат. Венгерский магнатский род, династия князей Батори. Его сиятельство, князь Милаш Батори.
Лизу в это утро собирали замуж. За этого самого с косами из подмышек. От этого у девицы было холодно и скорбно на душе. Про князя говорили в Европе многое. И что он якобы сосет кровь юных красавиц. И что ест человеческое мясо, спаривается с козами и кабанами. Разговаривает с мертвыми и спит кверху ногами, привязанный к балке под крышей своего боевого шатра. Ходит с кошкой и крысой на плече.
Возможно, все это были предрассудки. Но вот что было чистой правдой, так это то, что каждый год для него собирали лучших невест со всех предместий и округ. Каждый год их было от трех до двенадцати красавиц, а то и значительно больше. Отцы благословляли своих девственных дочерей и на подводах увозили в далекую горную заброшенную часть Трансильвании. В наши просвещенные дни эти места редко кто так именует. Теперь это более Румынское государство, нежели Валахия или Трансильвания. Хотя и старые названия были более красивы в звучании.
Юных невест увозили туда. Более о них вестей не было. Зачем ему было столько жен? Или он действительно питался их телами и пил их кровь? Лиза этого не знала. Как и того, зачем папенька решился отправить ее замуж за это непонятное чудовище?! Россия не входила в ту часть предместий, с которой собирались невесты, и это тем более было странным. От этого бежать в спальню отца не хотелось вовсе.
В комнату вошла старуха нянька, Параскева Леонтьевна. Маленькая, чуть сгорбленная женщина в плотной стеганной фуфайке, простом фартуке и юбках до пят. Поклонилась молодой графине в пол, поправила платок на голове и перекрестилась.
– Почто, хухря неумытая, не идешь будить батька? Нюни распустила, кофею не откушиваешь? – строго спросила она, начав заправлять постель. Говор у нее был деревенский, косноязычный.
– Чего там я не видела в тех замужествах? Да и аппетита нет нянечка. – Ответила Лиза вопросом на вопрос.
– Ешь, пока рот свеж, а завянет – и кобель не заглянет. Наше дело телячье, – кряхтела нянька, расправляя перину, – обоссаться и стоять. Меня вона в девичестве матка взяла и в стойло к кузнецу моему поставила. Кто заспрашал разве, надь оно мне или нет?! Я сидела кукол из соломы вязала да в лопухах срала. А оно вишь как. А опосля я ужо Ваньку родила. Прямо под телегой на уборочной и рожала. Помню верещу как свинья резана, а бабы мне ноги держат и приговаривают: знать не ори гадина, бог терпел и нам велел. Остальных ребятишек я молча рожала. Как кошка, у кажном годе по сыночку выплевывала. А кузнец-то мой охочий был до сахарницы. Но и по девкам ходок! А мне шо? Ежели он лишной разок где свою оглоблю пристроит, так и мне спокойнее спится. А то залезет коняка, и щакотится бородой по грудям усю ночь, и елозит как не в себе. Расковыряет мне и тама, и тама, да так что в туалет сходить боязно. Потом хоронилась от него вечерами. А он выкушает четверть и ходит по двору и зыркает своими глазищами, да дрын свой поглаживает. Ходить и ореть: «А ну, сука, иди сюда, стервь, я вот тебе заправлю».