Человек, которого не существует
Шрифт:
– Глупа ты, как я погляжу, – обижено сказала Лиза и отвернулась к окну, надув губки, – в чем тогда счастье женское заключается, не пойму? Что же ты не могла убежать от всего этого, что ли?
– А как прихериться-то, ягодка моя? – Старуха всплеснула руками и заохала. – От одного сбежишь, так мало что сраму, так ведь к другому пристроят. Баба же для того дана, пока рожать годна. А от беды у нас беды не ищут. Дак и человек он был дрочёный, кузнечил редко умеючи. Знаёшь, каки розы вычугунивал, как в городе мамзелям дарят, вот таки. – При этом нянька сложила два кулака вместе и резко растопырила пальчики в
– Не впечатляет сия перспектива, – грустно констатировала услышанное Елизавета Аничкова и, спрыгнув с подоконника, скинула с себя ночные юбки и сорочку. Подойдя к большому напольному зеркалу в резной оправе из слоновой кости, она начала расчесывать свои густые длинные белоснежные пряди.
– Ух и хороша кобылка, – нянька встала, раскинув руки в стороны, – пора уже и под жеребчика.
– А ты, няня, видала того жеребчика-то? – спросила Лиза. – И зачем ему каждый год столько девушек увозят? Разве я о таком счастье мечтала? Отец, видимо, погубить меня вздумал. И участь моя предрешена.
– Ой не печалься, кровиночка, – запричитала старуха, – мы раньше, когда не знали, како решение принять, со своей стрыгой трещали. Она в народе хоть и изображается в виде гниющей принцессы с длинными кровавыми когтями, но дело верное говорит. В кажной из нас бабья стрыга сидит.
– Я думала, это причуда, которую ты мне в детстве рассказывала. А это что, не сказка, не выдумка?
– Уволь ягодка моя, – запричитала старушка, – только одно помни, часто с ней гуторить не следовает. Стрыга – энто же суть твоя бабья. Ты, только спящая в тебе же, поняла? Ты ее как бы манишь из себя, и она вылазит. А ты с ней шепчешься о том, что узнать треба.
– Откуда же какая-то твоя подсознательная сущность может знать о тебе что-то, чего ты и сама не ведаешь? Не глупость ли сия забава?
– Ой, ягодка моя, и не свижу, уж больно умно ты гуторишь. Но по мне так коды сложно бывало, я всегда шепталась, и она дело говорила. Ни раз не наимела меня, вот те крест.
– Может, напомнишь, как там с ней связаться, с твоей стрыгой?
– Не с моей, а со своей, – пояснила няня, – я щас уйду, а ты свечи не гаси и садись, где тебе удобно, прямо у зеркала. Только не одевайси, будь так. Сиди да приговаривай так: месяц, месяц, мой дружок, позолоченный рожок, где бывал, что видал? Был я на кладбище и видал там покойника и видал его белые зубы. Не болят они и не свербят они, потому и правду говорят они. Да пускай сейчас и мне, рабе божей Лизке, те зубы всю правду откроют. Кусанут мою стрыгу, чтобы она разбудилась, да и в правде растворилась. Сим слова мои верные запечатываю сердцем и умом, и господом Иисусом Христом, аминь.
– А вот и глупости все это. – Лиза забегала по спальне весело смеясь. – Уходи, лживая старушка, более не желаю слушать тебя.
– Ежели решишься шептаться, поторапливай. Там подводы ужо на мази, отец подымится и тудыть тебя, завернут в тулуп да на барахолку.
– Проваливай. – Лиза указала нянечке на дверь и обижено уселась у зеркала. Поправив прядь волос, она улыбнулась сама себе в отражении и как будто невзначай прошептала все только что сказанное няней.
– Что за чертовщина, – произнесла она и тут же обомлела от ужаса. Ее отражение даже рта не открыло, а, выждав мгновение, ответило ей так:
– При чем тут Черти, когда беседуют две премиленькие дамы. К черту чертей.
– Ты кто? – спросила графиня испуганным голосом, отстранившись от зеркала.
– Я твоя женская составляющая души, – деловито ответило отражение. – Эта старая женщина, что тут была, назвала меня странным именем.
– Кажется, стрыга, – произнесла Лиза и немного пришла в себя.
– Да, так вот сама она такая. – Отражение обидно состроило гримасу, но тут же улыбнулось и подмигнуло. – О чем спросить желаешь?
Но не успела Лиза открыть рта, как рядом с ее изображением появилось еще одно. Это была та же Лиза. Отличалась она тем, что была более мужественной. Ее черты лица были более волевые и строгие. Волосы аккуратно собраны в пучок на затылке. Одета она была, в отличие от обнаженной, в строгий мужской костюм.
– Без меня прошу собрания не начинать, – заявило отражение в костюме, – мнение должно быть обоюдоострым как с женской части души, так и с моей, мужской.
– Так и знала, что припрешься, – заверещала обнаженная Лиза, – где ангелы, там и демоны.
– Прибереги свои истерические выпады для другого раза, – осекла ее вторая Лиза, – если человеку нужна помощь, он должен получить ее в полном объёме, разве нет?!
– Бе, бе, бе – передразнила ее женская половина и обратилась к первоисточнику, – давай, родная, спрашивай, да я пойду, не могу с этой мужланкой рядом находиться, сил нет. Она сейчас начнет давить на нас с тобой своим альтер эго.
– Чем? – непонимающе спросила Лиза.
– Писюном своим виртуальным, да яички свои стальные будет нам с тобой демонстрировать. А они у тебя, то есть у нее ого-го. Мы-то с тобой де-ееевочки.
– Предлагаю приступить к существу дела, – спокойно произнесло отражение в костюме, – вся усадьба в беспокойстве, с минуты на минуту позовут одеваться.
Елизавета опомнилась, ведь это она запустила сей магический сеанс, и вопрос должна задавать именно она. Тем более оба ее отражения теперь очень пристально смотрели на нее в ожидании.
– Меня, я, собственно говоря… – начала она.
– Не части, подруга, – отозвалось отражение в костюме, – спрашивай.
– Спрашивай, рыбка моя, – добавило обнаженное отражение.
– Я замуж выхожу вот за этого. – Лиза схватила портрет Милаша Батори и развернула его к зеркалу. – Что скажете?
– Ух какой волосатенький, – хихикнула первая.
– Мужик четкий, – добавила вторая.
– Да, но к нему в замок невест собирают каждый год. Что у него за охота такая иметь столько жен? К чему это?