Человек-пистолет
Шрифт:
Поезд громыхал мимо меня. Я сразу стал карабкаться вверх по склону и, очищая залепленные снегом лаза, пытался разглядеть что-нибудь. Вот показались красные огни последнего вагона электрички, и туг я увидел, что метрах в ста от меня или около того из поезда что-то вывалилось… Больше я ничего не увидел. Поезд ушел.
Некоторое время я сидел и приходил в себя. Руки, ноги были как будто целы. Постепенно стук колес затих и установилась полная тишина. Тогда я поднялся и медленно побрел по заснеженным шпалам в направлении ушедшего поезда, вглядываясь в пространство
То, что вывалилось, было Комом.
Ком лежал неподвижно, в неловкой позе, уткнувшись лицом в снег. «Доигрались!» — подумал я. Я перевернул его на спину, приподнял и легонько встряхнул.
— Они могут вернуться… — чуть слышно, но раздельно проговорил он. «Черт, а ведь и правда!» — подумал я, с ужасом представив, что после всего происшедшего возможно еще и продолжение… Наше счастье, что они не решились прыгать вслед за нами, но, если следующая станция недалеко отсюда, они действительно сойдут на ней, чтобы вернуться и уже окончательно с нами разделаться… «Это какой-то кошмар!» Через сколько времени они могут быть здесь?
— Нужно уходить! — воскликнул я.
— М-мы… — сказал Ком и умолк.
— Что? Что?.. — затряс я его, но он уже не отвечал.
Голова его откинулась назад; он, кажется, потерял сознание.
Проклиная все на свете, я взвалил Кома на плечи и потащил прочь от железнодорожного полотна. Продравшись сквозь кустарник, я оказался перед снежным полем и, не раздумывая долго — да и вообще едва что-либо соображая, — двинулся наугад с единственным желанием — поскорее затеряться вместе с Комом в ночи и спастись от возможного преследования.
Когда от усталости стали подкашиваться ноги, я остановился и сказал себе: «Идиот, куда ты идешь?» Я опустил Кома на снег, а сам сел рядом и огляделся. Затеряться нам удалось. Это было очевидно. С возрастающим отчаянием я вглядывался во тьму, пока наконец не различил в одной стороне огни, но, сколько до них — километр или десять? — этого я определить был не в состоянии. Я снова взвалил Кома на плечи.
Вскоре идти стало значительно легче, но не потому, что открылось второе дыхание, а потому, что я больше не проваливался в снег, — вышел на проселочную дорогу. Еще какое-то время я продолжал движение, что называется на «автопилоте», хватая ртом воздух со снегом на каждые пять шагов, и в глубине души удивлялся своей выносливости.
По правую руку смутно прорисовывались контуры небольшой, высокой рощи, темнеющей отдельным островом посреди открытого пространства поля. Дорога тоже поворачивала правее. Огни все еще маячили далеко впереди и, казалось, нисколько не приблизились. Я дотащил Кома до края рощи и вместе с ним повалился на снег, совершенно обессилев, — при этом Ком сполз с моих плеч на землю как-то особенно — неодушевленно… «Он — мертв?» — подумал я и одновременно с этой дикой мыслью вдруг увидел и понял, что роща, у которой мы лежим, есть не что иное, как небольшое сельское кладбище.
«Доигрались!» — снова пронеслось в моей голове. В нескольких шагах виднелись кресты и ограды могил. Я схватил Кома за запястье и стал искать пульс… Пульс не прощупывался, или по крайней мере я не мог его найти. Тогда я наклонился к лицу Кома. Дыхание отсутствовало. Я обратил внимание, что снег лежит на его щеках и веках и — не тает… «Господи, куда же я его тащу и зачем!»
Шатаясь, я отошел к могилам и, облокотившись о решетку ограды, лихорадочно обдумывал ситуацию. Я только на миг вообразил себе все возможные последствия — в особенности если начнут раскручивать наши тайные, «подпольные» дела, — и мне сделалось совсем худо. «Вот тебе и Герцен с Огаревым!» Все напоминало тяжелый, дурной сон, от которого во что бы то ни стало нужно было проснуться. Я очень хотел проснуться. В кладбищенской роще кричали вороны.
Я принялся бессознательно бродить между могилами, натыкаясь на кресты и решетки, и вдруг, поскользнувшись, свалился в какую-то канаву. Но это, впрочем, была никакая не канава, а наполовину занесенная снегом могильная яма — непонятно только, по какой причине не использованная. В исступлении я несколько раз стукнулся лбом об отвесную стенку ямы, после чего, решив, что ничего уже не поправишь, стал действовать. И дальнейшие мои действия происходили в режиме того же «автопилота», причем все якобы перешло в совершенно другое качество и было уже как бы «сном во сне»: не было уверенности, что все это происходит со мной…
Я вылез из ямы и, подтащив к ней Кома, осторожно опустил его вниз и уложил на дно. Затем я разыскал несколько старых траурных венков и прикрыл его ими сверху. Задержавшись над могилой, я не мог не оценить страшной и строгой гармонии окружавшей меня ночи.
Я вышел на дорогу и довольно скоро добрался до населенного пункта, того самого, огни которого были видны еще издалека. Это оказалась станция, не доезжая которой мы вылетели из поезда. Я находился в таком состоянии, что мне было абсолютно все равно, наткнусь ли я еще раз на «козлов» или нет… Я сел в электричку и благополучно вернулся в Москву.
На Белорусском вокзале я купил стаканчик кофе и бутерброд с сыром и с жадностью проглотил. Было далеко за полночь. Я нашел телефон-автомат и позвонил Оленьке.
— Ради бога, извини, что так поздно… — начал я.
А что случилось? — одновременно обрадовано и испуганно воскликнула она.
— Абсолютно ничего. Ты не против, если я сейчас заеду к тебе в гости?
— Заедешь? А ты меня не обманываешь?
— Нет, не обманываю, — заверил я.
Я поймал такси и, когда приехал в Бибирево, купил у таксиста бутылку водки, отдав за водку и за дорогу двадцать пять рублей.
— Спасибо, друг, — поблагодарил я, когда таксист вручил мне ловко извлеченную из-под сиденья бутылку.
Я откупорил бутылку и, не выходя из машины, сделал несколько глотков.
Оленька уже поджидала меня на этаже около лифта.
— А я знала, знала, что ты все-таки придешь ко мне! — горячо зашептала она, по-видимому, заранее приготовленные слова.
Она, однако, не решилась ни обнять, ни поцеловать меня, а просто, взяв за руку, повела к себе.
— Я же вас тысячу раз просила!!! — раздраженно прикрикнула она на уже маячивших в прихожей родителей в нижнем белье, которые сразу пустились наутек.