Человек в стене
Шрифт:
— Это у тебя какие-то фантазии, пап, ну с чего бы там взяться потайному ходу? Если там что и есть, так это воздуховод. Тоже мне, открытие.
Она взяла кружки и поставила их возле раковины. Хенри встал и пошел в прихожую.
Катрин последовала за ним, подождала, пока он наденет пальто, и открыла дверь.
— Рада была повидаться, — сказала она и поцеловала его в щеку на прощание.
* * *
Он подошел к люку в стене и аккуратно открыл его. Звуки работающего телевизора стали отчетливее, и девочку он теперь видел лучше. Он как будто ощущал, как из комнаты тянет теплом, но, наверное, это было всего лишь игрой воображения.
Как обычно, девочка сидела возле матери на диване. Ее сестры втиснулись вдвоем в одно кресло. Женщина называла их Эббой и Санной. Они выглядели почти одинаково, и сказать, кто есть кто, было трудно, но младшая сестра не очень на них походила. Старшие девочки отличались от нее более худощавым телосложением, вьющимися волосами, более темными и пышными, и иначе двигались, быстро скользя по комнате. Младшая перемещалась медленнее и как-то вдумчивее.
— Альва! — позвала ее мать, и он подумал, что имя ей подходит. Она выглядела именно как Альва. Ему это нравилось.
Мать вручила девочке пакетик с соусом и достала мисочку, где лежали чипсы и кукурузные хлопья со вкусом арахиса. Он был голоден, и с этим, вероятно, надо было что-то делать. Мать наполнила стаканы кока-колой, и Альва выпила свою большими глотками.
Эта девочка… Было в ней что-то особенное. Он явственно ощущал это, и поэтому ему приходилось следить за своим дыханием. Он дышал с присвистом и даже вынужден был зажать рот рукой, чтобы никто его не услышал.
Прошлой ночью ему снилась та собачонка, и он проснулся в холодном поту. Он так вцепился в подушку, что на ткани остались следы ногтей. Во сне маленькое собачье тельце ударялось об асфальт, и от него во все стороны растекалась огромная лужа черной крови. На самом деле он этого не видел, но очень хорошо представлял себе, как все было.
Он час не мог уснуть снова. А потом ему приснилась девочка, за которой он сейчас подглядывал. Ее клетчатая рубашка и темно-зеленый вязаный джемпер задрались, обнажив торчащий над джинсами животик. У нее были длинные, очень светлые волосы и зеленые глаза. Он не мог догадаться, сколько ей лет, но казалось, что ее глаза старше, чем она сама. Возможно, даже старше, чем его собственные глаза.
Ему пришло в голову, что девочке, наверное, тоже понравилась бы та собачонка. Может, девочка брала бы ее на прогулки во внутренний дворик и играла с ней. И они росли бы вместе, и собака стала бы ей другом, так же как была другом ему.
Альва встала с дивана и пошла в прихожую. Он все время следовал за ней. Пожалуй, в этой девочке, с ее круглым животиком и коротенькими ножками, было нечто отталкивающее. Когда она исчезла за дверью ванной, он переключился на оставшихся членов семьи.
Было ясно, что в сцене чего-то недостает. Атмосфера в комнате изменилась. Может, температура упала, причем сразу на несколько градусов, хоть женщина и зажгла стоявшие на столе свечи.
Эбба и Санна обсуждали кого-то, кто встретился им на игровой площадке, а их мать сунула себе за спину подушку-думочку. Потом Альва вернулась, и все встало на свои места, как будто картина вдруг обрела правильные цвета.
Сам он тоже был частью этой сцены. Пусть маленькое семейство, рассевшееся у телевизора, и не знало о его существовании, он чувствовал себя кем-то близким им всем. Может, отцом? Или просто другом, которого зовут на помощь, если возникнет проблема. Или родственником, каким-нибудь двоюродным братом матери, с которым они летом ездили бы купаться на Западное побережье. Ловили бы на пирсе крабов одежными прищепками, а потом отпускали бы их обратно в море.
Он простоял на одном месте час или около того, наблюдая, как девочки и их мать молча смотрят телевизор. Потом он прислонился к стене, осел на пол, уперся руками в колени и стал раскачиваться туда-сюда. Образ мертвой собачки нет-нет да и вставал перед его внутренним взором. Лицо Лили и белые черви тоже порой возникали в его сознании, но все, что ему нужно было сделать, чтобы видение исчезло, — подумать об этой девочке.
* * *
Выдавив на щетку горошину зубной пасты, Ванья сунула ее под кран. Она совершенно вымоталась. Это был длинный день. Альва провела его целиком в одиночестве в своей комнате. Эбба и Санна сильно расстроились: утром они ходили к старушке с шестого этажа спросить, нельзя ли им погулять с ее кокер-спаниелем, но оказалось, что собачка выпала из окна и сломала себе шею. Ванью до сих пор потряхивало от деталей, которыми поделилась хозяйка собаки, рассказывая о ее смерти. В результате она решила отменить запланированную на этот день прогулку в парк на острове Юргорден[4] и вместо этого купить готовой еды в кооперативном магазине.
Она быстрыми сильными движениями водила щеткой по зубам и деснам. Завтра она сходит повидаться с Анитой. Было бы отлично, если бы Альва и Фрида смогли подружиться. Альва слишком подолгу сидит в своей комнате, читая книжки! Это ненормально. Если у нее появится подруга, может, она перестанет приставать с расспросами о Томасе и сводить мать с ума.
Ванья посмотрела на себя в зеркало. Она привыкла к своему отражению, но знала, что оно отличается от того, какой видят ее другие люди. Ее лицо было несимметричным, и каждый раз, глядя на него на фотографиях, она думала, что оно кажется каким-то искаженным.
В первый раз, когда Томас увидел ее отражение в зеркале, он просто замер, потому что не узнал ее. Тогда она посмеялась над этим, но не могла забыть, каким испуганным он выглядел.
В тот вечер, когда Томас явил свое второе, тайное лицо, пришла ее очередь испугаться. Тогда оно возникло не только в зеркале; альтер эго Томаса оказалось слишком реальным. Это новое лицо тоже было искаженным, но куда хуже, чем у нее. Ванья раньше не знала, что оно существует: тонкие губы, раздувающиеся ноздри, изрезанный морщинами лоб, брови, нависшие низко над глазами. И сами глаза — потемневшие и полные ненависти. Эта ненависть испепеляла, и она была направлена на нее, Ванью.
Но теперь это в прошлом. Она начала новую жизнь, и эта маленькая квартирка стала их новым домом. Работа учителем на замену в «Васа Риал» требовала больше усилий, чем она могла вообразить. И хотя Томас никогда особенно не помогал ей по хозяйству в пору их совместной жизни, все равно делать покупки, прибирать и заботиться о дочерях совсем одной было очень тяжело.
Она потерла щеткой язык, думая, почему ей нравится жить в квартирах. С ними меньше хлопот, нет ни газона, который надо подстригать, ни цветов, которые надо сажать, ни отопительного котла, который может сломаться и сожрать в один присест все сделанные за месяц сбережения. Были и другие причины, по которым она наслаждалась тем, что не живет больше в отдельном доме.