Чемпионат
Шрифт:
Объёмные картинки были кристально чисты и натуралистичны. Юра погрузился в виртуальный мир безоговорочно и глубоко. Когда через два с лишним часа ему сдавило грудь от глубины Большого Каньона, который разверзся прямо перед ним, звонок в дверь вырвал его из «путешествия» требовательной трелью. «Ганжа!», догадался Юра.
С порога улыбался небритый и помятый Ганжа.
– У тебя уже глаза квадратные от виртуальных гуляний этих, - проходя в грязных ботах, вместо приветствия буркнул он.
– Серёга, ты хоть бы помылся для приличия прежде, чем в гости заявляться, - в ответ попрекнул его Бобров, радуясь появлению друга.
– Вот сейчас этим и займусь, - по-хозяйски Ганжа прошкандыбал в ванную. Зашумела вода, и послышалось его противное пение. Юра поплёлся на кухню приготовить чайный напиток.
***
С Сергеем Ганжой они познакомились в институте, на
ТУ обыграл лидера чемпионата – полностью негритянская команда Университета Дружбы Народов со счётом 2-1 (имя Патриса Лумубы удалилось из названия два года назад, как ненадёжное). Бобров забил два мяча и не раз срывал бурные аплодисменты и прочие восторги у довольно многочисленной публики на стадионе.
На выходе из раздевалки Лера и Ганжа, оттеснив пацанов – любителей автографов, взяли студенческую звезду в оборот. Юра, даром, что был местной знаменитостью, сохранил свою детскую скромность и даже робость. А красота Леры и вовсе вогнала его в краску, как будто не было «толп» поклонниц с его потока (по правде сказать, «толпы» были довольно редкие в виду небольшого процента женского населения в техническом ВУЗе).
Трое ребят, не спеша, потянулись к остаткам Коломенского заповедника. Узенькие дорожки утягивали в лабиринт между высоких заборов частных особняков, напоминающих замки. Куцый яблоневый сад, не собирающийся цвести и в этом году, обрывался к реке Москве, что мутным потоком поблёскивала из-под неухоженных берегов общедоступного парка.
– Юра, почему ты не стал профессиональным футболистом? – друзья знали биографию своего «подопечного» и поэтому, не без оснований, полагали, что он откликнется на их предложение «побузить».
– Так это… ученье свет! – попытался отшутиться несостоявшийся профессионал ножного мяча.
– Все мы стремимся познать мир и людей, - согласилась Лера и попробовала невзначай отпустить комплимент, - но ты со своими талантами бы всё успел, а в футболе ещё и миллионы, и слава, девушки опять же.
Загорелое лицо Боброва потемнело краской смущения, но насмешливые интонации никуда не делись:
– Девушки – это весомый аргумент! Точно будут? А то меня на карандаше клубы профессиональные клубы до сих пор держат. Вот только сегодня подходили – «Торпедо» звало. Может, согласиться? А то тут и сессия на носу хвостами машет.
– Тут Юра слукавил, ибо успевал по всем предметам с завидной лёгкостью.
– Смотри-ка, ершиста наша звезда и задориста, как необъезженный конь, - подал свой голос Сергей. – Лерка, давай, чары свои распускай, а то ускользнёт наша рыба золотая.
– Да я и так уже обольщён и лишён воли, так что готов на любую пьянку, кроме голодовки – кушать-то я люблю.
«Заговорщики» изложили Боброву свои мировоззренческие концепции, попутно найдя в нём родственную душу, и перешли к частностям и деталям. Ему отводилась роль засланного казачка. Пусть и в армии мелковатого студенческого футбола. Надписи на нательной майке типа «Болеешь за футбол – продаёшь страну» (их надо было демонстрировать, задирая при праздновании гола клубную футболку), выступления на студенческих сборищах, более активная жизнь в Свиттере. Юра, конечно, имел свою страницу в этом электронном журнальчике и иногда выкидывал острые суждения о футболе, жизни и географии. Особенно, ему удавались тексты про возрождение футбола. Его страница была посещаема и популярна. Но теперь предстояла ежедневная агитаторская работа. В Юриной жизни замерцал ярким маяком очередной жизненный виток. Он со всей своей кипучей энергией окунулся в новые заботы и обязанности. К тому же, его увлечение Возрождением (именно так, с большой буквы они именовал свою концепцию про новый футбол в Интернете) пересекалось с деятельностью его новых друзей. И хмурая действительность отступила перед неуёмной жаждой деятельности и перемен в жизни своей и своего окружения. Лишь одно «но» скрипучей царапиной рвало Юрину душу…
Тогда на стадионе он, ещё будучи на поле, в пучине игровых страстей, почувствовал присутствие этой девушки. Его взгляд выудил её лицо ещё из сотен других в болеющей толпе и с тех пор этот светлый образ поселился в его юной и непорочной душе. Он влюбился с треском, безвозвратно и навсегда.
Не смотря на популярность среди девочек ещё со школы, он не только ни разу не влюблялся, но даже и не погуливал с ними, как многие его, гораздо менее видные, сверстники. Его опыт общения с юными очаровательницами ограничивался лишь танцами (спасибо маме – танцевальные курсы он посещал без любви, но исправно) и дружеской помощью по математике и физике. Он не был замкнут и чрезмерно робок, но дистанцию держал чёткую. И этот выстроенный редут не могли преодолеть ни первая красавица класса, ни благообразная (на первый взгляд) дочка друзей родителей, ни смазливые поклонницы уже в Университете. Поэтому обрушившаяся на него страсть брала ознобом, лишала аппетита и наполняла мозг неприступными в своей безнадёжности фантазиями. Ведь Лера, чётко обозначив дружескую симпатию, начертала ясные границы перспектив их отношений. Она была приветлива и открыта, с лёгкой иронией смотрела ему в глаза и радостно смеялась его шуткам. Но любовный водоворот, бушевавший в Юриной душе, засасывал лишь его одного. Позже он узнал, что она влюблена в их неформального босса и лидера.
Сергей Борцов был из модного класса креативщиков. Старше Юры на двенацдать, а Леры на десять лет, занимался выбиванием денег для их движения, координировал работу и крутился в политических кругах. Птица невысокого полёта, он покорил юную девушку своим напором и бесстрастностью в борьбе за идею. Боброву же он сразу не понравился, и дело было не только в пресловутой ревности. Юра всегда хорошо чувствовал людей и, например, Ганжа вызвал в нём сразу сильнейшую симпатию, а Борцов своей демократичностью к «подчинённым» и властностью в принятии решений, раздражение и неприязнь. Но он, осознавая свою необъективность, глушил свои неприятные ощущения на корню. Лера всё понимала и награждал его ласковой, но абсолютно дружеской улыбкой….
***
Ганжа вылез из душа посвежевший и даже помолодевший, но его потрёпанность, которая была его отличительной чертой никуда не делась: бородёнка торчала клочками, бритая лысина блестела, а взгляд источал острые колючки сарказма. Юра ждал на кухне в расслабляющем кресле и прихлёбывал чай.
– Запустил ты себя без Лерки совсем, - потянул привычную за последние полгода песню, Серж. – Глаза дикие, стылые и пустые. Встряхнись!
– Да в порядке я! Проиграли просто опять… - уныло попытался оправдаться Бобров.
– Давай, давай! Расскажи мне сказку, как ты переживаешь за его Величество Футбол, как ты несёшь в серые массы костоломов истинное искусство Возрождения… Прям надоел, ей-богу. Знаю, что всё по ней сохнешь. А может, всё же телеграфируешь ей?
– Серж, ну что ты пристал? Всё ж ясно тут, как белый день – она и дальше готова быть женой декабриста, но как я могу на это смотреть равнодушно? Меня ж выворачивает уже, когда это небесное создание касается всей этой грязи второй десяток лет.
– Ага, и оба теперь в страданиях, секс задвинут в застенки, эмоции тухлы и безжизненны, зато «так правильно»! Герои, едрёна-корень!
– Ганжа упорствовал в своём нравоучении. – Ладно, нацеди своей бормотухи, и потолкуем о деле. Юра плеснул напитка в парящие в «гравитухе» кружки, и пряный аромат густо наполнил уютную кухоньку. Тёмная сырость за окном навевала тоску и заставляла кутаться по тёплым углам. В Юриных глазах отражалась тоска и голодная грусть.