Через бури
Шрифт:
— Потом схожу за чемоданом, как Петровых повидаю.
— Да ладно уж, иди. Ноги получше вытри. По ковру подниматься будешь. Ежели кто приметит, что с бродягой лясы точу, место видное потерять могу.
Саша Званцев старательно вытер ноги и помчался по лестнице, шагая, как всегда, через две ступеньки. Меньший шаг для себя он не допускал, как и идущего впереди человека, которого непременно обгонял.
Дверь открыла знакомая горничная и, осмотрев внимательно парня, холодно сказала:
— Господа не принимают. Позвоните хозяину по телефону, — и
— Скажи хозяевам, если сама не узнала, что Магдалины Казимировны сын, который у вас три года назад гостил, приехал в Технологическом институте учиться. Письмо привез.
Горничная сходила за адвокатом Петровым:
— Извините, молодой человек, но вы неузнаваемо изменились. Нюра утверждает, что это не вы. Надеюсь, вы не будете в претензии, если я попрошу показать мне документ, удостоверяющий вашу личность. Нынче такие времена, а я, с вашего позволения, юрист.
— У меня только направление Главпрофобра, чтобы меня приняли в студенты, — и юноша протянул адвокату бумагу, которую Кольцов на пароходе написал от руки, использовав имевшийся у него бланк.
Адвокат покачал головой:
— Без круглой печати, не на машинке… Минуту попрошу побыть с горничной в передней.
Юноша переминался с ноги на ногу. Девушка исподлобья недружелюбно смотрела на него.
Адвокат, закрыв за собой дверь, тихо говорил жене:
— Пришел подозрительного вида парень и выдает себя за младшего Званцева. Выпроводить его неловко перед Магдалиной Казимировной, с другой стороны, в наше время все возможно. Если б ты, расспросив о Магдалине Казимировне, запутала его, вывела бы на чистую воду проходимца. Не разделался ли он с бедным Шуриком?
— Я согласна, если ты будешь рядом… с оружием.
Наконец, Сашу пригласили в гостиную и, ловко скрывая свои подозрения, старались разоблачить его. Но Саша уже не был прежним наивным ребенком и скоро понял, что во второй раз в этом доме должен определить свою судьбу:
— Вы разрешите мне сыграть вам на рояле Шопена, как в прошлый раз?
Супруги Петровы укоризненно переглянулись. Как им самим не пришла в голову эта мысль?
И в гостиной снова прозвучал Седьмой вальс Шопена, который в свое время так растрогал Петрова. Он и сейчас вскочил, чтобы признаться в рассеянных подозрениях, ибо так играть мог только сын музыкантши Магдалины Казимировны, но осторожно опустился в кресло, прослушав несколько прелюдий и этюдов, кончая, Третьим, вдохновившим певцов спеть его.
Музыканта благодарили, обнимали. Затем стали обсуждать как с ним быть, как ему помочь?
— Дорогой мой, — говорил адвокат, — с квартирой мы вас устроим, поселим у пассии скончавшегося золотопромышленника Хворова. У Феофании Дмитриевны Кайманаковой. Он ей двухэтажный дом подарил. И усыновил общего их сына.
Сам Петров и отвел Сашу Званцева на его новое пристанище. Их встретила простоватая женщина в платочке и цветастой юбке. Приняла жильца радушно и взялась за квартирную плату и кормить его, но жить он будет в одной
— Вернетесь из института, я вам тачку дам, чемодан с вокзала привезти.
— Но в институте, дорогой, я вам не помощник. Экзамены давно прошли, прием закончен. Могу только пожелать вам успеха. Передайте привет профессору Шумилову.
— Рабфаковцев принимают без экзамена, направленные с производства пользуются преимуществом. В письме завглавпрофобра на это особо указано. Я добьюсь.
Петров только пожал плечами.
Теперь снова все зависело только от самого Саши Званцева.
В кабинете ректора Технологического института сидели два профессора: с иголочки одетый, с нафабренными усами физик Вейнберг и знакомый Званцеву бородатый и, как раньше, элегантный Шумилов, математик.
Ректор в старомодном мундире инженера с золотыми пуговицами и скрещенными молоточками в петлицах, худой и строгий, говорил стоящему перед ними Званцеву:
— Я пригласил членов приемной комиссии, чтобы разъяснить коллеге, то есть товарищу Званцеву, что просьба его о зачислении в студенты не может быть удовлетворена.
— Это не моя просьба, а указания Главпрофобра.
— Вам, молодой человек, вероятно, неизвестны традиции высших учебных заведений России. Мы живем по собственным уставам.
— К сожалению, все традиции и уставы царского времени отменены новой властью, — заметил Вейнберг.
— Я не получал таких формальных указаний, — ответил ректор.
— А разве направление, которое я вам вручил, не является таковым? — смело спросил Званцев.
— Ну, это скорее, просьба об исключении из наших правил и традиций.
— Просьба или указание приравнять направленного с производства к рабфаковцам, освобожденным от вступительных экзаменов, и допустить его к уже начавшимся занятиям, — напирал распахнутой грудью Званцев.
— Да… — смутился ректор, — до сих пор мы хранили наши правила и не допускали исключений.
— Но советская власть повсюду отменила эти буржуазные привилегии. Они теперь у пролетариата, — неумолимо гнул свою линию Званцев. — Вам выгоднее допустить исключение, чем вступить в конфликт с Главпрофобром.
— Я позволю себе напомнить, — вмешался профессор Вейнберг. — Одно исключение мы все же сделали. Приняли моего сына, которому не восемнадцать требуемых лет, а только шестнадцать.
Званцев похолодел. Ему-то ведь тоже шестнадцать.
— Ну, Борис Петрович, — откинулся на спинку кресла ректор. — От вас этого никак не ожидал. Ведь сын ваш в течение минуты в уме возводит в квадрат двузначное число.
— А извлекать корень труднее? — наивно спросил Саша.
— Разумеется, — рассмеялся Шумилов.
— Тогда дайте мне любое шестизначное или пятизначное число, и я извлеку из него кубический корень в уме. Правда, не за одну минуту.
— Сколько же времени вы заставите ждать занятых людей? — едва сдерживая раздражение, произнес ректор.