Через тернии… к счастью!
Шрифт:
Заканчивался третий год их совместной жизни, а Александра, помня строжайшие наставления врача, никак не решалась забеременеть, и теперь, раздражённая, она почти не разговаривала с Семёном, который, прекрасно понимая состояние жены, не докучал особыми расспросами. В их небольшой квартирке вечерами (в выходные дни Семён пропадал на охоте) повисала напряжённая и гнетущая тишина.
Ранним октябрьским утром раздался робкий и неумелый стук в дверь их квартиры. Шура вскочила с постели и, накинув халатик, подошла к запотевшему окну, возле которого, недоверчиво озираясь по
– Ты откуда в такую рань, бабка? – неприветливо поздоровавшись, спросила Александра, наливая нежданной гостье чаю.
– Так, решила навестить знакомицу, посмотреть, как живёте, с хозяином твоим познакомиться. На свадьбу-то меня не пригласили! – старуха, с шумом отхлебнув горячего чаю, укоризненно посмотрела на Шуру.
– А на чём ты приехала? – Александра недоуменно подняла бровь.
– Пришлося Кольку-соседа просить, так он, мало того, что содрал с меня цельную десятку, так едва не убил на своей мотоциклетке. Я, говорит, бабка с тебя не за езду беру, а за то, что ты меня подняла в такую рань, чертёнок этакий! – ругнулась баба Катя, пристально разглядывая Александру. Она неторопливо и обстоятельно допила дымящийся напиток и, немного отдохнув, принялась осматривать их более чем скромное жилище.
– Ничего живёте, чистенько, – бормотала она, расхаживая по комнате. – И шпалеры у вас свежие, телевизер новый и ковёр, вона, на стене висит, – она немного помолчала, а затем бухнула, ударила что есть сил под самый дых:
– А что это ты отмалчиваешься да глаза свои прячешь? И ребячьего гомону у вас не слыхать! Негоже это, не по-людски! Без детей и семья не семья!
Шура поперхнулась горячим чаем и жалобно посмотрела на словоохотливую старушку.
– Баба Катя! Ну, зачем ты так! Ты ведь прекрасно знаешь, почему я не могу родить. Да и доктор…
– Доктор ей сказал! – недоверчиво хмыкнула её собеседница. – А ты поменьше их слушай, а надейся на себя и на Господа нашего! – она обшарила глазами комнату и не найдя икон, недовольно покачала головой. – Рожай, девка, и никого не слушай! – она перекрестилась на расшитое полотенце, висевшее у монотонно капавшего умывальника, и подытожила, вынесла свой вердикт.
– Рожай и чем больше, тем лучше, а коли суждено тебе умереть, то тебе никакие доктора не помогут! А Всевышний тебя примет, не сумлевайся!
– Принять-то он примет, а кто детей моих воспитывать будет? – с горестным стоном спросила Шура.
– Бог поможет! – гневно оборвала старуха. – Ты не иди насупоротив его, а делай то, что в тебя, в бабу, природа заложила. Давай, не затягивай и чтобы к лету разродилась! – ласково улыбаясь, шутливо приказала баба Катя и прижала заплакавшую девушку к своему сухонькому плечу.
– Поплачь, девка, поплачь! Слёзы для нас, для баб – это наипервейшее дело. Что в горе, что в радости. Плакать, терпеть и ждать – такова наша долюшка!
Стойко преодолев яростные запреты врачей и пропуская угрожающие высказывания о возможных, крайне негативных последствиях,
Семён приезжал каждый вечер и, стоя у до половины закрашенного окна (палата была на первом этаже), кричал что-то невнятное, передавал через санитарок огромные букеты полевых цветов и корчил забавные физиономии, стараясь подбодрить жену.
Когда Шура впервые взяла на руки сынишку, её охватило невероятное чувство радости и спокойствия.
«Главное, что он живой! – умиротворённо думала она, прижимая к груди невесомое тело сладко посапывавшего сыночка. – Права была баба Катя – давно мне надо было родить и никого не слушать. Спи сынок, спи мой маленький Мишутка!», – задолго до рождения ребёнка они решили назвать сына Мишкой. А что будет обязательно сын – в этом Семён не сомневался!
– Завтра мы вас выписываем. Мы стабилизировали состояние ребёнка. Вы понимаете, Александра Ивановна, о чем я говорю? – доктор многозначительно посмотрел на молодую маму, которая смотрела на него сияющими глазами и молчала. – Вы слышите меня?! – громче повторил врач, и Шура отрешённо кивнула головой. Ей было абсолютно всё равно, что говорит молодой, старавшийся казаться строгим, доктор.
– Есть изменения содержащихся в крови лейкоцитов, но, возможно, ничего страшного и сказываются последствия преждевременных родов. Посмотрим, – неопределенно сказал доктор, а Шура почувствовала холодок, пробежавший по её телу. С этим же неприятно-леденевшим чувством Шура впоследствии приезжала в районную поликлинику на ежегодное обследование.
Шесть лет пролетели, как один счастливый миг, и всё было в относительном порядке, только последние анализы, которые Шура с сыном сдавали два месяца назад, показали негативные изменения в организме мальчика.
– Если у вас есть такая возможность, то мальчику необходима перемена климата, смена обстановки, окружения. Ему нужны умеренный влажный воздух, покой, позитив и снова покой… Пока ничего страшного нет, но слабость, частые головокружения и кровь из носа вызывают у меня серьёзные опасения относительно здоровья вашего сына.
Эти страшные слова вогнали Шуру в глубокую внутреннюю депрессию, а тут ещё трагическая гибель любимого мужа…
«Может права Нюрка и нам с сыном действительно лучше уехать отсюда. Вон и доктор говорил про это, – так и не сомкнув глаз, она беспокойно ворочалась в кровати, прислушиваясь к хрипловатому дыханию старшей сестры и спокойному сопенью Мишки. – С моей копеечной зарплатой мы далеко не уедем. Ладно, Нюрка проснётся, решим, – успокоила себя Александра неопределенной мыслью и уснула. Впервые после недавних похорон спокойно и безмятежно.