Через тернии к свету
Шрифт:
Он поманил ее пальцем. Аллура послушно подошла и подняла на него свои прекрасные глаза, в уголках которых Руфус сумел прочитать тщательно скрываемый страх.
— Не бойся, жена моя, — почти ласково сказал он и протянул ей огромную когтистую лапу, — Залезай ко мне на спину. Я покажу тебе мир сквозь облака.
Драконы на полях снова загоготали и стали, играючи, хватать друг друга за шипы, выступающие на плечах и вдоль спины. Однако Руфус и не думал смеяться. Он присел на колени, помогая Аллуре забраться на свою спину, затем поднял накидку, валявшуюся на земле, и протянул девушке.
— Накинь.
Аллура торопливо накинула на плечи легкую ткань и крепко ухватилась за острые шипы дракона. Руфус бросил на нее немного загадочный взгляд, и спустя минуту сорвался и стремительно взмыл вверх — в облака.
Несколько часов они летали над всем царством Кариллеи, затем посетили ущелье драконов, долину, простиравшуюся на границе с соседним царством. Аллура с почти детским восторгом взирала на красоту Первозданной Земли, открывавшуюся ей с неба. Вначале она предпочитала хранить молчание, но после ничто уже не могло удержать поток ее восторженных слов.
— Скажи, теперь ты не хочешь убить меня? — насмешливо спросил Руфус, но глаза его были как никогда серьезны.
— Убить тебя? — с искренним негодованием вскричала Аллура. Руфус дотронулся кончиком когтя до складки на ее груди.
— Ах это… Это вовсе не для тебя, Руфус… А для меня, — Аллура смущенно потупила глаза, — Я считала тебя чудовищем и боялась того, что ты можешь сделать со мной.
— А теперь? Теперь ты боишься меня, Аллура?
— Теперь я жалею, что ты не человек, — просто ответила девушка, и на щеках ее заиграл персиковый румянец.
Несколько дней Руфус с Аллурой летали в облаках, поднимаясь к вершинам самых высоких гор. Затем спускались вниз и бродили по долинам, купались в озерах и водопадах, ловили дичь и готовили ее на костре. И говорили — много, долго о самых разных вещах: о музыке и поэзии, о красоте земли, о порывах души и сердца, о чувстве долга и чести, об истине и лжи и о том, что нет в мире прекраснее того, что дает любовь.
Аллура была веселой и прелестно наивной девушкой. Нежный голос ее звонким колокольчиком разносился далеко вокруг, а в глазах — двух блестящих изумрудах — Руфус читал свою жизнь как будто с нового листа. Аллура подобно невинному ребенку приходила в восторг, когда Руфус проводил своим шершавым драконьим языком по ее ладони, и, смеясь, поливала чистой родниковой водой его крылья.
С каждым днем Руфусу становилось все тяжелее покидать Аллуру. Сердце его билось при встрече с ней и готово было разорваться от боли, когда наступал час разлуки, и чувство это крепло и росло день ото дня. Ночью он представлял себе, как сжимает Аллуру в своих объятиях, ласкает нежное, пахнущее весенней фиалкой, тело, целует ее девственную грудь.
— Тарьял, — сказал однажды Руфус другу, — Я схожу с ума от желания разделить с ней ложе. Я хочу ввести ее в свой дом как хозяйку всего, что у меня есть, хочу быть рядом с ней каждый миг, каждый час…
— Это любовь, Руфус, — понимающе улыбнулся Тарьял, но тут же лоб его обеспокоено прорезала глубокая морщинка, — Но это очень опасное чувство. Не смей поддаться ему до конца. Первозданной девушке никогда не полюбить дракона.
— Но здесь она сможет любить меня так, как я хочу. Спроси отца, позволят ли мне провести ее сквозь источник?
— Советники, как и старейшины, и даже хранитель алтаря бессильны в этом вопросе. Ты и сам знаешь, что источник не позволит ей пройти.
— Должен быть какой-то выход, Тарьял! — воскликнул Руфус, чем вызвал огромное удивление друга. Тарьял никогда не видел Руфуса таким страстным и одержимым любовью, как это было с первозданной Аллурой.
— Она сможет войти в переход лишь с ребенком даллиара во чреве, — неожиданно сказал Тарьял.
— Но как я смогу… В Первозданном мире я крылатое чудовище, покрытое чешуей…
— Прости, Руфус. Иного способа нет.
Каждый раз, когда они встречались, Аллура радостно бросалась к его груди, покрытой мягкими чешуйками, и тянулась губами к мокрым зеленым ноздрям. Так было и в этот раз. Руфус бережно прижал к себе ее горячее тело и ласково провел когтистой лапой по великолепным кудрям. Затем он смущенно поведал Аллуре то, что должен был сказать. Он страшился ее реакции, боялся увидеть в ее глазах ужас и отвращение. Однако Аллура сделала шаг назад и, закрыв глаза, расстегнула на плечах застежки платья. Легкая ткань послушно скользнула к ее ногам, открывая жадному взгляду Руфуса великолепие обнаженного тела.
— Ты взял меня в жены, дракон, и любить меня — твой долг, — тихо прошептала она, и Руфус не сумел устоять.
Желание пронзило его насквозь, и единственное о чем он сейчас жалел, было то, что руки его были покрыты чешуей, и не могли подарить ей тех чувственных ласк, на которые способна нежная человеческая ладонь. Но не это сейчас волновало Аллуру, которая ни на миг не подумала его остановить.
Совсем рядом сокрытый в тени густых лиственных кустарников Эйнольс застыл, пораженный ужасом и красотой того, что открылось перед его глазами. Как человек благородный он обязан был уйти, однако великолепие момента заставило Эйнольса потянуться рукой к холсту, спрятанному в сумке за его спиной, и запечатлеть угольком при свете луны набросок своего величайшего шедевра…
В эту ночь, провожая Руфуса в царство даллиаров, Аллура попросила его показать ей источник. Руфус подвел возлюбленную к самой кромке перехода.
— Я хочу увидеть тебя, — попросила она.
Руфус ступил сквозь полупрозрачную пелену источника, и в смутной мгле Аллура впервые увидела его человеческое лицо. Руфус замер, с волнением наблюдая за выражением ее глаз, гадая, нравится ли он ей в обличии даллиара.
— Как ты красив, — с любовью прошептала Аллура и приложила ладонь к тонкой глади источника. С другой стороны Руфус сделал тоже самое. На одно короткое мгновение их пальцы соприкоснулись.
Внезапный толчок разбудил Руфуса, изнеженно распластавшего свое могучее тело поперек огромной кровати. Он сел и потянулся, с сожалением сбрасывая с себя сонливую истому. Руфус встал и подошел к окну, любуясь первыми лучами восходящего солнца. В душе его играли всеми цветами радуги дюжина первозданных самоцветов.
На полу валялась чаша, очевидно сброшенная на пол непонятным толчком. Руфус нахмурил брови и начал одеваться, гадая, что случилось в долине, в которой отродясь не было землетрясений.