Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле
Шрифт:
— Он меньше служил у меня.
— Тогда вернемся к предложению Варвакиса. Сразу скажу: оно мне не нравится.
Хотел, было, возмутиться, но Дмитрий меня остановил. Судья хитро глянул на меня украдкой, убедился, что я не попался в ловушку, и продолжил:
— Ты, гяур, хочешь заставить суд делать двойную работу. Сперва – купчая, потом – вольная грамота. Поступим проще. Фалилей попросит меня сделать китабет – запись, что он обязуется перед хозяином выплатить долг в оговоренный срок, за что получит освобождение. Сумму долга установит его хозяин, сроком выплаты укажем сегодняшний день. Деньги на выкуп, как я понимаю, наличествуют? Все верно? Есть ли возражения?
Мы дружно замотали головами в знак отрицания.
— Должен тебя предупредить, хамамщик, что в данном случае не будет действовать принцип отменяемости сделки. Ты это понимаешь? Согласен с тем, что при передаче тебе абиссинцем золота в присутствии свидетелей и судьи наступит момент полного выполнения сделки сторонами? – хозяин раба согласно кивнул, и судья обратился к Фалилею. – Твоим документом, заменяющим вольную грамоту, станет китабет, который мы оформим в виде договора. Береги его. Есть ли какие-либо возражения? Что-то осталось непонятным?
Мы дружно выразили свое согласие на столь быстрое и простое решение.
— Да будет так! – торжественно завершил прения кади.
Я внутренне восхитился простотой и мудростью гражданского судопроизводства у османов. У нас замучился бы бегать на судебные заседания, к адвокату и к нотариусу, собирать кучу бумажек даже в таком несложном деле, как наше. И оформленного решения суда ждать месяц, а то и больше. А тут, не отходя от кассы, все получили на руки за 15 минут. Это стоило отметить.
Всей дружной компанией, весело переговариваясь, то и дело похлопывая Филилея по плечу, мы отправились в Перу. Распрощались со Спенсером, необычайно довольным своим участием в судебном заседании и получившим массу впечатлений, у ворот в русское посольство. Ему – чуть вперед и направо, а наш путь лежал в кофейню, где я в первый раз встретился с Дмитрием. По дороге в одном из модных магазинов на Гран рю де Пера, не считаясь с расходами, купил Фалилею длинную мавританскую рубашку. Он сразу приобрел вид свободного человека.
Пришли в кофейню, расселись в уютном дворике под чинаром – огромным платаном, раскинувшим зеленые ветви во все стороны. Дмитрий отпросился на полчаса добежать до Посольства и узнать, нет ли к нему каких-либо поручений.
Я, развалившись в тенечке на небольшом диване и попивая кофе, наслаждался восточным кейфом и ощущениями человека, сделавшего дело.
«Сделал дело – гуляй смело!» – подначил сам себя.
Бросил взгляд на Фалилея. Еще непривыкший к своему новому статусу свободного человека, он никак не мог скинуть сковывавшего его напряжения. И это напряжение ощущалось не только в его позе – он сидел неподвижный, словно насаженный на кол, – но и во взгляде. Это был взгляд человека, каждую секунду ожидающего подвоха и очередного удара судьбы...
«Теперь ему предстоит по капле выдавливать из себя раба!»
Фалилей почувствовал мой взгляд, посмотрел на меня. Губы его разжались в чуть дрожащую улыбку. Он коротко кивнул, очевидно выражая мне свою безмерную благодарность. Ответной улыбкой и кивком я принял эту благодарность и подбодрил его. После этого ему удалось чуть скинуть напряжение.
Я вернулся к своим мыслям. Усмехнулся, ясно осознав, что свободный человек Спиридон в предыдущей своей жизни в действительности был большим рабом, чем раб Фалилей. И это еще вопрос, кому из этих двух нужно выдавливать из себя раба. Фалилей жил до сегодняшнего дня поганой жизнью, но с неистребимой верой в душе. Спиридон – нормальной и сытой, но без поступков и дел.
«Я, ведь, на самом деле, больше радуюсь не тому, что, действительно сделал большое дело, освободив совершенно чужого для меня, но хорошего человека. А тому, что я это СДЕЛАЛ. Не спрятался от проблемы, не остался сидеть на жопе ровно, а сделал! И, если я сейчас заслуживаю награды, то, в первую очередь не за то, что Фалилей стал свободным человеком, а за то, что я не испугался и ввязался в эту драку!»
«На хрена мне этот геморрой?!» — вот обычная присказка большинства людей при виде возникшей проблемы, опасности. И после этого можно спрятаться в свою раковину, надеясь, что проблему решат другие, а опасность минует, не задев. И невдомек таким людям, что в эти мгновения не опасность и проблемы пролетают мимо, а их собственная жизнь. Та жизнь, которая могла быть полнокровной, а вместо этого постепенно стачивается до существования простейшей амёбы.
«Жизнь! Я бьюсь за нее все эти дни, порой на предельном уровне страха и отчаяния. Но потом иду в баню, и на выходе уже ощущаю удовольствие и счастье! Потом опять бьюсь, готов опустить руки, сдаться, но женщина с изумрудно-зелеными глазами за несколько часов поднимает меня на такую высоту восторга и воодушевления, что я уже с недоумением смотрю на самого себя, готового было поднять руки и сдаться в плен. И я не знаю, что мне предначертано. Может, совершу много подвигов, остановлю войны, спасу еще множество людей. Может быть... Сейчас не это важно. Важно то, что я сейчас живу по-настоящему. Ну, или пока еще учусь жить по-настоящему. И это мне нравится несоизмеримо больше, чем моя прошлая жизнь!»
Я поднял голову к небу, глубоко вздохнул. Почувствовал взгляд сбоку. Обернулся. Фалилей внимательно смотрел на меня. Будто прочитав все мои только что пробежавшие в голове мысли, он одобрительно кивнул. Потом улыбнулся. Это была улыбка уже свободного человека. И я, как никто другой, заслужил эту улыбку...
Неожиданно в кофейню ворвался студент.
— Тебя срочно вызывает к себе Фонтон! Бежим!
[1] Цены на женщин на невольничьем базаре взяты из книги самого Э. Спенсера.
[2] Этот факт подтверждали и русские офицеры, воевавшие на Кавказе.
[3] Цикали - горшок
Глава 11. Кто вы, мистер Спенсер?
Шеф сидел в своем полуподвале, поджидая нас, обложившись бумагами. Перед ним, а также ошую и одесную громоздились папки, разрозненные листки и даже увесистые фолианты, кои всей этой бумажной продукции служили надежным пресс-папье.
Вид у Феликса Петровича был довольным до крайности. Он напоминал кота, словившего мышь, раздувая усы и барабаня пальцами по важным документам, в которых, судя по всему, поймал своего Мики-Мауса.