Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле

Greko

— И подкатывает он к тебе, чтобы нанять как переводчика и знатока местных обычаев, пусть даже у него в самой Черкесии уже есть доверенные люди, – подытожил Фонтон.

Он, так и не присев после броска к книжному шкафу, заходил по своему кабинету с задумчивым видом. Мы молча следили за ним, боясь помешать. Минут через семь, когда нервы были уже на пределе, он сразил меня наповал своей репликой:

— Ты обязан поехать со Спенсером!

Ничего себе предложеньице! Мол, давай, Коста, полезай к волку в пасть. Злой черкес тебя заждался, точит свой кинжал. Меня охватила легкая

паника. Перцу добавила следующая реплика Фонтона:

— Никому из наших не удавалось проникнуть в самое сердце Кавказа. В прошлом годе доблестный кавказский офицер Федор Торнау пробрался через Кавказский хребет под видом горца в Сочу. Подвиг его – на устах всех, кому понятны трудности и опасности такого путешествия. Если Спенсер поедет в Черкесию, тебе и притворяться нет нужды. Великолепная легенда, лучшее из возможных прикрытий! Сколько наиважнейших сведений ты сможешь добыть! Ну как, согласен?

Я ошеломленно молчал. Что тут сказать? Я, конечно, себе дал зарок от опасностей не бегать. Но прыгать в них с головой? Так я до 53-го года не доживу.

— То, что Спенсер в Черкесию поедет, – это бабушка надвое сказала, – пришел мне на помощь Дмитрий, видя мои колебания. – А то, что он Косту с собой возьмёт, – тем более.

— Нужно исходить из возможностей. А еще лучше, представляя себе эти возможности, способствовать их осуществлению, – нравоучительно произнес Фонтон. – Имеем как исходное: Спенсер проявляет интерес к Черкесии и собирается выехать из Стамбула. Нам нужно, чтобы Коста поехал с ним. Следовательно, нашему агенту необходимо всеми путями сблизиться с писателем, став для него если не незаменимым, то крайне полезным. Какие будут предложения?

— Эй,эй, я еще не согласился, – засопротивлялся: без меня меня женили, не согласная я!

— Не согласился – на что? – хитро прищурился Фонтон.

— В Черкесию ехать, ясно дело.

— А мы про Черкесию пока не говорим. Спенсер желает выехать в Новороссию. Нам нужен человек, чтоб за ним приглядывал. Лучше тебя у нас кандидатуры нет. Ты согласен на такую постановку вопроса?

— А Черкесия с Грузией? – уныло возразил, чувствуя, как меня загоняют в угол.

— Послушай, Коста. Вот я уверен, что сей господин тебе и слова не скажет о конечной цели своего путешествия. Будет тянуть до последнего. И если такой момент настанет – заметь, говорю «если», а не «когда» – ты примешь решение сам, без постороннего давления. И вспомнишь следующие мои слова: это никому не удавалось, я буду первым!

— И я смогу ему отказать?

— Сможешь! И ни слова упрёка от меня не услышишь – обещаю!

— Нужно подумать.

— У тебя будет на это достаточно времени. А сейчас нужно решить, как тебя к Спенсеру прицепить.

— А как же Стюарт? Моя работа в посольстве?

— С этим все проще простого. Ты, как источник информации – по сути дела, ноль без палочки. Ну, услышишь какие-то разговоры, ну, стащишь непонятное письмо. Невеликая птица лишь по зернышку клюет. Если мы вместо тебя, предложим англичанам нашего студента – вот тут они на уши и встанут!

— Меня?! – Дмитрий даже подскочил на стуле, позабыв о субординации.

— Тебя-тебя, голуба моя. Пора вылезать из детских штанишек и заниматься серьезными делами.

Дмитрий уселся обратно на стул и обхватил голову руками.

— А ну отставить мерехлюндии! Долг офицера еще никто не отменял, юнкер Цикалиоти! Пусть ты и по гражданской части, но по табели о рангах чин имеешь. А это не пустой звук.

Студент понуро кивнул. Кто он там по той Табели – отставной козы барабанщик? Низшая ступень, коллежский регистратор? А все туда же: его высокоблагородие сказало «надо», юнкер ответил «есть»! А как же я?

— А как же я, ваше высокоблагородие? – повторил свой вопрос вслух.

— С тобой у нас все сложнее. Золото тебе сулить, полагаю, бессмысленно. Помню-помню про твои капиталы. Давай так договоримся. Сейчас, вот прямо за этим столом, садишься и пишешь прошение на имя императора о принятии тебя в русское подданство. Образец дам. И клянусь: загружаешься вместе со Спенсером на пароход на Одессу, сразу отправляю бумагу в Петербург с приложением своей положительной рекомендации. Или посланника попрошу руку приложить. Решаемо!

— Вот награда – так награда! – восхищенно присвистнул Дмитрий. – Поверь, Коста, тысячи греков о таком только мечтают. Стать подданным Российской Империи – величайшая честь!

— Да я как бы и не возражаю, – ошеломленно ответил. Принять русское подданство – в моих интересах и моим планам на будущее соответствует полностью.

«Вот нравится мне Фонтон, чего скрывать. Как он ловко все обставил! Наш разговор провел – как на пианино сыграл. И все так складно у него вышло», – думал я, старательно царапая бумагу и по буковкам списывая с образца прошения, чтобы не пропустить все эти неизвестные мне «яти».

— Смотрю, писать ты непривычен, – кивнул своим мыслям Фонтон. – Мало тебя пока знаю, но верю тебе. Нет в тебе подлости, хотя и себе на уме. А сделаешь дело, еще больше поверю и милостью своей, и поддержкой не оставлю.

Тут его глаза загорелись мечтательным блеском. Он словно унесся в своих мыслях в какие-то дали, как человек, возмечтавший о великом. Нетрудно догадаться, в какие. Наверняка, придумывает комбинации, как бы все устроить с моей поездкой в Черкесию. Если все сложится, это будет для него таким успехом, таким шедевром в карьере разведчика… Не только звания и ордена, овации от тех, кто посвящен в тайны разведки, но и взятие никому не доступной вершины, личный прорыв. Есть от чего голове закружиться!

Мне же отвлекаться не стоило от своего занятия. Как бы клякс не понаделать. А еще вопрос: какое отчество писать? Сообразил, что имени отца Косты не знаю. В письме ученого, что сестра мне в Салониках дала, было указано «Спиридонович». Что если сие есть проделки насмешницы-истории или неведомой мне силы, закинувшей меня в тело Косты? И написав сейчас это отчество, я словно объявлю себя своим собственным папашей. Есть от чего прийти в отчаяние напополам с недоумением.

Отбросив сомнения, я все же написал: «Сын Спиридона». Завершил свои мучения, протянул лист Фонтону. Тот принял с легкой усмешкой, аккуратно положил на стол и присыпал его песочком.