Черкес. Дебют двойного агента в Стамбуле
Шрифт:
Я порадовался, что не поскупился на золотой для фалакаджи.
Когда врач нас покинул, студент долго передо мной извинялся, что пришлось прибегнуть к помощи англичан.
— Не держи зла на Фонтона, – оправдывался он. – Сложилась уникальная возможность подвести меня к Спенсеру, а через него к Стюарту и прочим. Я прибежал в пансион и валялся у мистеров в ногах, чтобы они тебя спасли. Пришлось многое пообещать взамен. Стал их агентом, – признался он тихо и мягко улыбнулся: все шло по плану Фонтона.
До чего продуманный этот Феликс Петрович! Какие оперативные комбинации крутит на ровном месте! Совершенно очевидно, что мое согласие на сопровождение Спенсера теперь будет выглядеть как ответная услуга, а не нечто искусственное и требующее проверок. Пострадавшие мои ноги в расчет не идут – и пятки не его, и цена невелика. Через недельку стану как новенький. И гордость моя, и униженное достоинство никого не волнуют. Тут вообще кто-то об этом вспоминает? Главное, со студентом все получилось, как задумано. Интересно, в этом мире знакомо слово «вербовка»?
— Завербовали тебя, демоны английские? – решил проверить.
— Точно! Как армейские вербовщики! – согласился студент. Потом наклонился ко мне и тихо зашептал. – Неподалеку от резиденции в Бююкдере пристрелили турка. Это ведь твоя работа и мой пистолет? Ты его для этого просил?
— Турка? – изобразил удивление.
— Коста, не думай даже, я тебя не осуждаю. Я тобой восхищаюсь! Отомстил, да? Я сразу понял, что ты что-то серьезное задумал. Даже хотел предложить свою помощь. Но не решился. Как и все греки из Фанари. Все ждем чего-то, терпим… Мы столько пережили, столько смертей от руки турок, столько поломанных судеб! В 21-м я ребенком видел тело нашего Георгия, качавшееся три дня на воротах патриархии. А мы боялись его снять…
— Патриарха Константинопольского?
— Да-да, его, великомученика нашего. Гроб с его телом плыл на том же корабле, на котором я бежал в Одессу. Потом из-за его погребения была большая стычка с евреями. Даже погром.
— Еврейский погром? В Одессе?
Студент молча кивнул. Вот это новость! Выходит, первый еврейский погром в России учинили греки? Лихие мы ребята, однако.
— Короче, Коста! Считай, я твой должник! Всегда вместе!
Мы пожали руки.
— Завтра принесу тебе лед. Его с балканских перевалов в столицу возят в соломе. И все примочки раздобуду. Не переживай! Одного тебя с англичашками не оставим! Есть еще просьбы?
— Ты знаешь, есть. И даже не одна.
Посвятил Цикалиоти в свой план вывоза сестры с племянником. Он загорелся помогать, обещал сбегать к Тиграну передать от меня весточку, решить вопрос с паспортами через посольских и настаивал на своем обязательном участии в грядущем похищении моих родственников. Уходил от меня с горящими глазами. Мой пример для него оказался чересчур впечатляющим!
Взял в руки пузырек с местным «обезболом». Взболтал, посмотрел на просвет.
Белый, млечный сок из несозревших маков. Не это ли то самое «milk of the Poppy», что мейстеры Джорджа Мартина давали тяжелораненым воинам в «Игре престолов»? Как жаль, что так и не дочитаю его «Песнь льда и пламени» …
Добавил несколько капель в кружку с водой. Аккуратно перемешал.
Прежде, чем выпить, попросил прощения у папы. В молодости дал ему клятву, что никогда в жизни не притронусь к одурманивающим средствам. Но как справиться с мучительной болью во всем теле, если нет под рукой кодеина или димедрола?
Выпил. Лег.
Я не знал, когда начнет действовать снотворное зелье, сразу или чуть погодя. И как оно повлияет на меня? Вырубит сразу, откроет врата безмятежной неге или взбудоражит так, что отправит на поле брани на поиск новых подвигов? Ползком…
Подвиги? А не заигрался ли я? Заигрался настолько, что уже всякий свой безрассудный поступок склонен принимать за подвиг? И не случилось ли так, что я все это время попросту смотрел в бездну, и теперь бездна смотрит на меня?
Я еще до конца не разобрался в произошедшем. Но ощутив вкус новой жизни, очертя голову бросился в неё, порой практически не раздумывая и совершая такие поступки, которые, уж будем говорить начистоту, никак нельзя оправдать.
Да, я попал в то время и в то место, в котором человеческой жизни – грош цена. Головы летят направо-налево, только успевай уворачиваться! Но с какой стати я с таким упоением сразу и безоговорочно принял правила игры?! Не всегда, чтобы сберечь свою голову, нужно отрубать чужую.
Бездна смотрит на меня!
И весь ужас не только в том, что я стал пренебрегать чьей-либо жизнью. Страшнее то, что я не заметил, как уже пренебрегаю своей. А мой народ недаром говорит: мертвый храбрым не бывает! Так что, Коста, давай-ка, сделай шаг назад, перестань смотреть в эту бездну, оглянись, набери воздуха побольше, и начни, все-таки, сначала думать, а уж потом...
Ни в чем не будет смысла, если сгинешь по своему недомыслию... Наверное, молочко начало действовать, раз такая пафосная фигня лезет в голову… И тем не менее, тем не менее....
Кто я? Матрешка? Вот первая фигурка – Спиря-плакса, маменькин сынок. Вот вторая – Коста-лохматый, убийца. Третья – Варвакис-лысый, шпион … Может, мне и многое будет позволено... Одного себе нельзя позволять точно: пропасть ни за грош! Нельзя так бездарно распоряжаться сразу двумя жизнями: своей и прапрадеда.
Быть человеком чести? Да! Но не дураком, не безрассудным Аникой-воином! Вон, Геракл, был весь такой крутой из себя, а пропал из-за ерунды! Знаки, знаки, кругом подсказки…
О, какой приятный туман в голове! Карл у Кра... Карл у Клары украл коллары. Калр... А, ну вас к черту, Карлы и Клары! Спать!
… Поздним утром проснулся от боли в ногах. Дергало и тянуло. Покосился на флакончик. Взял в руки и задумался, не выпить ли мне новую порцию «обезбола»?
— Взгляните, Стюарт, перед нами новый поклонник лауданума, – весело воскликнул вместо приветствия зашедший в конюшню Спенсер, обращаясь к своему сопровождающему.
— Лауданум – это все же спиртовая настойка. Местные ее не оценят, – возразил Стюарт. – Вот в нашей доброй старой Англии её принимают все подряд – и дамы из высшего света от мигреней, и маленькие дети, которым работницы фабрик выдают ее как успокоительное.