Черная часовня
Шрифт:
Ползая вдоль всей надписи, сыщик то наклонялся к ней с увеличительным стеклом, рассматривая ее вблизи, чтобы заметить самые мелкие детали, то отстранялся, чтобы увидеть всю картину.
Элизабет старалась держаться позади него, освещая фонарем землю и стену, которую он изучал. Она суетилась, как преданная служанка, подстраиваясь под его движения, между тем как Холмс, словно представитель высшего класса, не обращал ни малейшего внимания на ее исключительные усилия по предвосхищению каждой его потребности.
Наконец он опустился на колени и вздохнул:
– Мадам Нортон, вы действительно раскопали настоящую головоломку. Мне не терпится узнать, какие причины побудили вас проникнуть именно сюда. Признаюсь, я озадачен. Но предупреждаю вас, тут попахивает попыткой обмана, и лучше бы вам и вашей когорте не иметь к нему отношения.
Невзирая на суровые обвинения, я ощутила необоснованный прилив гордости. Меня никогда раньше не обозначали столь грозным титулом: когорта. Даже Сара Бернар, смелая, беззастенчивая женщина, не могла бы войти в «когорту» Ирен.
Детектив повернулся и глянул на Элизабет поверх плеча:
– Поставьте уже наконец этот фонарь, мисс Пинк. Туда, к центру пещеры, чтобы он освещал находку вашего археологического отряда. Возможно, вашей троице под силу откопать нечто вроде потерянной Трои, когда дело касается Джека-потрошителя. А сейчас помолчите и дайте мне подумать.
Когда Элизабет последовала его указаниям, луч фонаря осветил всю французскую фразу длиной пять футов на стене пещеры и очертания фигуры Шерлока Холмса, который сидел перед ней на коленях, словно последователь ислама, обращенный лицом на восток во время утренних молитв.
Фонарь с полностью открытыми шторками озарял тусклым светом все помещение, так что мы наконец смогли увидеть друг друга. Мы обменялись одновременно озадаченными и пронизанными благоговейным страхом взглядами.
Через несколько минут Шерлок Холмс вновь заговорил, и я записала каждое слово, как того требовала моя роль:
– Здесь, где сейчас нахожусь я, стоял на коленях человек не больше двадцати четырех часов назад. Скорее… шести. Его жестоко секли плетьми. Он окунал указательный палец правой руки в кровь на плечах и таким образом писал эти слова. Французский – не его родной язык, но он хорошо его знает. Он двигался по всей длине пещеры, кровь брызгала на камни, как морская вода в бухте, и его продолжали хлестать все то время, пока он делал надпись. – Сыщик в изнеможении замолчал, словно сам проделал безумно болезненное путешествие сквозь огонь, пытки и кровавую каллиграфию.
Ирен нарушила его приказ молчать.
– Евреи, – произнесла она, – это такие люди, что не будут обвиненными зазря.
Конечно, я вспомнила эту фразу, хотя сначала не узнала ее, увидев на французском.
Я затаила дыхание. Какая-то поразительная догадка, узнавание и прозрение крутились у меня в голове, и все же я не могла их ухватить. Я еще раз записала фразу в свой блокнот по-английски: «Ивреи (разве забудешь это до странности неграмотное написание?) – это такие люди, Что не Будут Обвиненными зазря». Я вспомнила причудливое употребление прописных букв, путаницу в отрицаниях, так что трудно было понять, оправдывает автор евреев или же обвиняет. Эта фраза являлась уликой, обнаруженной недалеко от тела Кэтрин Эддоус, – уликой, которая в течение часа была навсегда стерта английскими властями.
– Ротшильд был прав, – сказала Ирен. – Вы это видите, мистер Холмс?
– Конечно вижу, – отозвался он холодно. – Я вижу почти все, что произошло в этой убогой отвратительной пещере. Помимо безумной одержимости Джека-потрошителя существует зло гораздо более древнее и дьявольское, и именно такое зло здесь поработало. И я не уверен, что кому-либо из смертных под силу его остановить!
Тут я поняла, что под его высокомерно-ледяным гневом скрывается страх.
– Довольно тяжело преследовать людей, которые получают удовольствие, причиняя страдания другим, – добавил Холмс. – И практически невозможно преследовать людей, которые причиняют страдания самим себе. – После долгой паузы он продолжил: – Здесь не обошлось и без убийства: я понял это по количеству и расположению брызг крови, которая орошала это вместилище ужаса, будто святая вода из кропила римско-католического священника, как и вы, мадам Нортон, прочтя фразу на стене, наверняка поняли, что французское слово «евреи» – juives, – написанное от руки и с пропущенной точкой над «j», будет выглядеть, как «luwes’» для англичанина, если увидеть его лишь мельком, перед тем как оно будет стерто навечно.
Навечно. То, что здесь случилось, будет длиться вечно. Мы действительно смотрели на неопровержимую связь между тогдашним Лондоном и нынешним Парижем, на дьявольскую работу Джека-потрошителя. Существовало даже два связующих элемента: еврейский, которого так боялся барон Ротшильд, и французский, указывающий на то, что злодеяния в Уайтчепеле были только началом.
Последовавшим за репликой сыщика долгим мучительным молчанием мы все отдавали должное жестокости преступлений, которые свели нас вместе. В эти мгновения пещера превратилась в черную часовню, наполненную фимиамом жертвоприношения в самых его примитивных и страшных формах. А мы стали паствой, полной решимости противостоять тьме.
Наконец Ирен заговорила:
– Кажется, я знаю, куда пропало тело, которое истекало здесь кровью. Поэтому теперь, мистер Шерлок Холмс, будьте любезны следовать за нами, помолчать и дать мне подумать.
Глава сорок вторая
Страшный экспонат
Здесь присутствовала реальность газетных статей, которая большинством обывателей и воспринимается как истинная, хотя факты, изложенные в прессе, всегда приукрашены и приправлены сенсацией.
Из дневника
Руки у меня так ныли от необходимости держать проклятый фонарь для англичанина, словно я несколько часов кряду гребла на лодке через озеро Эри, но я не смела возражать, чтобы меня не прогнали прочь.
И все же до чего захватывающе участвовать в охоте вместе с Шерлоком Холмсом и Ирен Адлер Нортон! Я и мечтать не могла о лучшем повороте событий.
Невысказанное (а иногда почти высказанное) соперничество между ними приводит меня в восторг. Должно быть, оно возникло задолго до моего появления в расследовании. Вот бы узнать, как и когда оно началось.
Думаю, Нелл в курсе, но она со всякими Пинк и разговаривать не станет!
Мне действительно кажется, что мы, три женщины, довольно хорошо держались в том вонючем погребе. И хотя я предпочитаю одеваться как леди, возможность побродить в мужском одеянии – потрясающая удача! Осмелюсь ли я кому-нибудь рассказать об этом позже… когда все закончится? Независимость хорошая штука, но если зайти слишком далеко и ненароком наступить на мозоль обществу, можно из эксцентричного баловня превратиться в презираемого изгоя.