Чёрная книга Арды (издание 1995 г. в соавторстве)
Шрифт:
И, не успев окончить вопрос - понял.
– Я пойду, - вдруг четко выговорил Эннэт.
– Куда? Зачем?..
– Там Тайо. Я вспомнил... Тайо. Я должен ему сказать...
– Лаурэ...
– Тайо, - резко оборвал Эннэт.
– И я хочу, чтобы он тоже вспомнил.
– ...Тайо!
Золотоволосый резко обернулся; сдвинул брови:
– Мое имя Лаурэ.
– Нет! Выслушай... все равно уже ничего не исправить, но мы можем хотя бы помнить. Ты - Тайо, и ты должен остаться здесь. Потому что там ты забудешь все.
– Что ты говоришь, Нолдо?..
Губы искривились в горькой усмешке:
– Я из Эллери Ахэ. Как и ты. Из Эльфов Тьмы. Он был нашим Учителем. Вспомни - деревянный город в Лаан Гэлломэ...
– Эльфы Тьмы? Ты безумен, - высокомерно бросил золотоволосый.
– ...и яблони, и серебряные сосны, и вересковые пустоши у Хэлгор, и Лаан Иэлли... ты помнишь - Праздник Ирисов? Йолли была Королевой Ирисов, а Учитель...
– Что?!
– Тайо, я умоляю тебя!..
– Ты безумен, - холодно и размеренно повторил золотоволосый.
– Это наваждение Моргота. Сама эта земля отравлена злом. Владыка Снов излечит тебя...
– Снова? Разве ты не помнишь - так уже было? И я теперь не уйду, я не хочу терять память, я не отпущу тебя, ведь мы - последние, и... задохнулся, лицо мучительно исказилось, - он не Враг, он - Учитель. Наш Учитель, Тайо.
– Замолчи!..
Эллорн закрыл глаза. Алхо-эмэ, тайро... зачем ты пошел туда... зачем ты...
Он стоял, а на его плечи, на волосы ложился легкими хлопьями снег первый снег этой зимы, заметая поле, невесомым покровом одевая мертвых, и не было птиц, и не было ни Людей, ни Элдар - не было больше никого, ничего живого, он был один, теперь - один, и только повторял непослушными губами, прижимая к груди книгу - словно живое существо, которое может замерзнуть на ветру, - повторял беззвучно, теряя смысл слов: нет, это выпал снег... выпал снег... И ветер подхватывал слова, едва они успевали сорваться с его губ, и уносил в снежную круговерть - и не было больше слов, и не было боли - не было ничего, только там, внутри, бездонная пустота, - и тогда он пошел вперед. Ветер швырял ему в лицо снежные хлопья, а он все шел, не зная - куда, не ведая - зачем, зная только одно: некуда возвращаться, значит, надо идти вперед. Надо идти.
ВОЗВРАЩАЮЩИЙ ПАМЯТЬ. 534-550 ГОДЫ I ЭПОХИ
– Учитель... Тебя хотят видеть.
Мелькор отнял руку от лица:
– Кто?
– Какой-то мальчик... Кажется, давно в пути. Мы не смогли не впустить его; он...
– воин замолчал, не зная, как продолжить.
– Пусть войдет.
Недетские глубокие глаза смотрели снизу вверх прямо в лицо Валы:
– Приветствую тебя, Властелин Мелькор.
– Приветствую... Как имя твое?
– Дайолен. Дайо. Я знаю, я не должен был...
– Я понял. Подойди.
Мальчик осторожно приблизился к черному трону, остановился, потом начал неуверенно подниматься по ступеням, не отводя взгляда от лица Мелькора. Вала положил руку на плечо Дайолену, помолчал:
– Мне жаль, Дайолен. Я не смогу излечить тебя.
– Я почти не надеялся, Властелин. Ты прости меня. Я не из-за себя. Тетушка моя, золотое сердце, когда мама умерла, взяла меня к себе. А у нее самой - шесть ртов, да я еще... Что ж я, не понимаю? Она мне как-то сказала: "Ходил бы ты по селениям, хоть на хлеб подавали бы за твои песенки, хоть какой-то толк..." В сердцах сказала, не со зла: добрая она женщина, да живется вот тяжело... Плакала потом, все просила простить, что попрекнула этим. А я тогда подумал, вдруг все-таки поможет кто? Пошел к знахарю, а он мне: не под силу это людям. Я и сам не знаю, как решился... Я бы ничего, тетушку жалко... Ты прости меня, видно и правда судьба моя по деревням петь... Проживу как-нибудь... это ничего... Пойду я...
– Дайо!
– Властелин?
– снова этот неподвижный взгляд в лицо.
– Останься.
– Зачем я тебе... такой?
– Ты сам не знаешь своей силы. Я помогу тебе, оставайся. У тебя душа крылатая, мальчик.
– Ты... правда хочешь, чтобы я остался?
– У тебя зрячее сердце, Дайо. Ты видишь сам.
– Да... я вижу твои глаза... Я раньше думал: звезды - что это? Какие они? Теперь я знаю...
– Дайолен.
Юноша поднял голову. Под сводами зала гасли последние отзвуки песни.
– Да, Учитель?
– Собирайся в дорогу, Дайо.
Дайолен вздрогнул:
– Ты... ты гонишь меня, Учитель? Тебе не нравятся мои песни?
– лицо его стало растерянным, по-детски беззащитным.
– Твои песни прекрасны, мальчик. Они достойны того, чтобы их слышали многие, не только я. Ведь не можешь ты вечно жить в замке. Да ты и сам об этом думал.
– Я не хочу уходить от тебя, Учитель.
– Не от меня. К людям. Слушай свое сердце.
– Сердце велит мне остаться, Учитель. Я слышал, снова война... Мне неспокойно, Учитель; прости, но... но я боюсь за тебя... Я останусь; я ведь тоже могу защищать тебя, я умею сражаться - на звон оружия...
– Зачем тебе меч, Дайо? Слово и песня тверже стали, острее клинка. Иди. И - вот, возьми эту лютню.
– Но у меня...
– Это мой дар.
Дайолен провел по струнам. Улыбнулся, начал играть одну мелодию, вторую...
– Она... она живая, Учитель!.. Поет... плачет... никогда не слышал такого...
– Я сделал ее для тебя.
– Ты, Учитель?.. Разве я достоин такого дара?
– Твои песни - ее душа. И живой ее могут сделать только твои руки и сердце.
– Она говорит, слышишь? И струны - как лучи звезд... Ох, Учитель, как мне благодарить тебя?
– Не нужно. Храни память. И пусть люди слышат тебя. Не забывай ничего, - голос Мелькора дрогнул.
Дайолен взял руку Учителя в свои. Осторожные прикосновения чутких пальцев почти не причиняли боли.
– Я буду помнить все, что ты говорил. Тебя. Твои глаза. Твои руки. Ты прав, я давно решился. Но мне тяжело уходить. Сердцу больно, словно не встретимся больше.
– Не думай об этом. Прощай.
– ...Ты говорил с ним?
– выспрашивал мальчишка.
– Ты знаешь его? Какой он, расскажи?
– У него глаза - звезды, а руки - чудо и боль. Он крылатый, но в его венце - вся скорбь мира. И голос - как музыка... когда он говорит, хочется просто сидеть у его ног и слушать, слушать...
Дайолен умолк, потом промолвил, отвернувшись:
– Все, хватит, Андар. Иначе я не смогу уйти. Слишком тяжело уходить от него. Как сердце разорвать надвое. Идем. Пора в дорогу.
Они шли на восток - много дней, много месяцев. Голубые горы в туманной дымке поздней осени встретили их резким ветром, хлещущим по лицу, как мокрое полотнище. Здесь мучительно-остро ощутил Дайолен свою беспомощность и ненужность: он не мог охотиться, не мог даже набрать сучьев для костра. Тем усерднее учился он разводить огонь, готовить пищу, искать целебные травы и съедобные коренья. Когда удавалось отыскать ночлег, надежно защищенный от пронизывающего ветра и злого мокрого снега, Дайолен брал в руки черную лютню, и Андар замирал, иногда в чудовищно неудобной позе, боясь вздохнуть, и слушал...