Чёрная королева
Шрифт:
– Вам показалось.
Его взгляд был полон пренебрежения и высокомерия:
– Да ты хоть сама понимаешь, насколько ты дурной человек? А знаешь? Я ведь наврал. На самом деле ты меня впечатлила. И ещё как! С виду почти ребёнок, такая тонкая, холодная, надменно-отрешённая. Выглядишь невинной. А на деле?..
Скажи? Я хочу знать, как ты живешь с этим? Разделяя любовника с мужем? Наблюдая, как твои маленькие дети с малых лет поднимают гниющую падаль? Принося людей в жертву?
Все мы, так или иначе, оправдываем себя. Все мы в глубине души верим, что мы хорошие.
Людям нужно верить в собственную правоту, чтобы спать по ночам, правда? Когда двери твоей опочивальни закрываются, королева, когда ты остаёшься один на один с ночью – как ты можешь спать? После всего того, что лежит на твоей чёрной совести? Как ты можешь верить в свою правоту?
Его речь зацепила непонятную струну в душе, и она противно заныла.
Я разозлилась.
Да кто он такой, чтобы заглядывать в мою душу?!
– Отличная речь для человека, не верящего в Богов. Молитесь, маэстро. Или поспите. На ваше усмотрение. Словом, потратьте время с толком. Жить вам осталось считанные часы.
Костры, окружившие на лагерь по периметру, дымили. Дым ел глаза. Из темноты доносилось беспокойное ржание лошадей, бряцание стали.
Шатёр Риана, освещённый изнутри свечами, сиял, точно алый шар.
Двое гвардейцев охраняли вход. Длинные плюмажи украшали их шлемы с высоким гребнем. Плечи окутывали плащи.
Один из них почтительно отдёрнул передо мной полог.
Внутри от жаровен было не просто тепло – душно.
– Матушка?
Выпрямился Риан при моём появлении, отрываясь от карты, которую рассматривал до моего появления.
– Слышал, вы разговаривали с будущим чучелом для Анэйро? – усмехнулся он. – До чего-нибудь договорились?
– Нет.
Мне не хотелось развивать эту тему, и я поспешила заговорить о другом:
– Чем занят?
– Шпионы только что принесли стратегический план противника. Их войско уж выстроено и готово к бою. С той позиции, в которой мы сейчас стоим, мы будем вынуждены наступать против восходящего солнца. Оно будет слепить глаза нашим воинам. Пусть малое, но преимущество.
Памятую о собственном численном превосходстве они планируют прорвать нашу оборону здесь и здесь… Матушка? – вскинул он на меня сердитые глаза. – Вы меня не слушаете?
Глядя на Риана, я не могла понять, отчего так замирает сердце? От тоски и страха за него? Или от гордости и изумления, что тот беспомощный малыш, которого я когда-то держала на руках и этот решительный темноволосый юноша с пронзительным взглядом прозрачных серых глаз – одно и то же лицо?
Меня поражало его сходство с отцом.
И пугало его стремление к самостоятельности и независимости.
Наверное, через это проходит каждая мать? Признать в своём ребёнке личность, отдельную от тебя, имеющую право на то, чтобы не считаться с твоим собственным мнением это как второй раз пуповину оборвать. Сложно.
– Мы не станем ждать рассвета, сын. Следуй за мной.
Когда-то для того, чтобы выстроить проход на Межу, мне требовались особые усилия или повышенный эмоциональный фон.
Теперь всё было просто. Дверь в Иномирье открывалась в любой миг, стоило только пожелать и мысленно нарисовать её в воображении.
Вместо палаточного городка, окружавшего осаждённую крепость, мы с Рианом шагнули в дремучий лес.
Всегда меня в него заносило.
Риан с любопытством оглядывался по сторонам.
Невесело хмыкнул:
– Здесь, как всегда, осень. Почему всегда лес? И всегда осень?
– Не знаю.
Я и в самом деле не знала. Но догадывалась.
Я любила осень с того времени, как, много лет назад, вернулась в Чеарэт живой, полной надежд и планов.
И боялась леса.
Лес ассоциировался у меня с уединением, одиночеством, чудовищами.
Где же ещё быть всякой пакости, как не в дремучем лесу?
Температура здесь была куда ниже, чем там, в настоящем мире, откуда мы пришли. Воздух насыщен сыростью.
– Почему так пахнет гарью? – сморщил чувствительный нос Риан.
– Потому что огонь моя стихия.
Умный мальчик уже соорудил подобие охранного круга.
Обычно твари на Меже слушались меня беспрекословно. По одной лишь им ведомой причине. Но всё когда-нибудь случается в первые. Захотят нас скушать (вдруг), тут-то оберег сыночка и пригодится.
– Нужно разбить костёр. Соберём нечисть, потом выведем её в наш мир. Пусть порезвится, – поделилась я планом.
Не задавая лишних вопросов, Риан выхватил небольшой тесак из-за пояса и принялся обрубать ветви с деревьев.
Те противились, словно живые, норовя хлестануть в ответ.
Для того, чтобы занялось пламя, мне не нужны были спички, огниво или кресало. Огонь горячей искрой слетел с пальцев.
Сучья разгорелись мгновенно, ярко и весело.
– Началось, – уронил Риан. – Чувствуешь? Даже заклинание призыва не потребовалось. Твари сами ползут на свет.
Воздух заколебался, но не так, как бывает от ветра. Так вода плещется в стакане, если его качнуть.
Что-то лопотало, поскрипывало, вздыхало и чавкало, будто болотная грязь ожила и теперь тихонько двигалась к нам, ворочаясь и рыча.
– Что это? – шёпотом пробормотала я, беря сына за руку.
Он едва уловимо пожал плечами.
Интересно, ему было страшно?
Мне, откровенно говоря, да. Неизвестность может испугать кого угодно.
Да ещё эти эманации, вечно одни и те же, тоска, голод, желание убивать.
Риан, вытянув тонкий стилет из своего остроносого сапожка, сделал тонкий надрез на запястье.
Я закусила губу.
Все эти порезы-надрезы обычное дело в работе некромантов. Но какая мать сможет без содрогания смотреть, как сын режет себе руки? Пусть даже для всеобщего блага?