Черная маркиза
Шрифт:
И Моран, снова дёрнувшись было, вскинул на него потрясённые глаза, судорожно вздохнул и остался на месте, безмолвно замерев в его объятиях.
— Eh bien, eh bien, — так же полушёпотом вымолвил Дидье через минуту, разжимая руки. — Вот и хорошо. А теперь иди. Пожалуйста.
Помедлив ещё несколько мгновений, Моран кивнул, не глядя на него, и шагнул к шлюпке.
А Грир бесшумно попятился прочь. У него дрожали руки, а в глотке пересохло так, что он готов был выпить море, как какой-нибудь забулдыга Ксанф из байки про Эзопа.
А
И Дидье Бланшар ещё собирался говорить с ним!
Ждал его, будь он неладен!
Грир осушил не море, а кувшин с водой, каким-то чудом оказавшийся у него в каюте, вылив остатки воды себе на макушку. Переодел мятую и вонючую одежду, содрогаясь от отвращения, и нехотя вышел на палубу, пока у чёртова шалопая не хватило ума к нему ввалиться. Нечего было делать Дидье Бланшару в его треклятом логове, пропади оно пропадом!
Появившаяся на борту команда «Разящего», как и его капитан, была помята, похмельна, не галдела, а при виде возникшего на палубе Грира все рассыпались в разные стороны, как воробьи при виде кота.
Дидье тоже не галдел. Он сидел на крышке трюмного люка и задумчиво чесал босой ступнёй лохматый живот плюхнувшейся перед ним на спину чёрной шавке, которую какие-то дурни притащили с берега.
И сам Дидье, и шавка так явно блаженствовали, что Грир не выдержал и пробурчал:
— Что, ни одной сучки не пропускаешь, garГon?
— Почему же, — парень поднялся на ноги, открыто глядя в угрюмое лицо капитана «Разящего». — Пропускаю… иногда.
Это прозвучало даже смешно, но Дидье не фыркнул по своему обыкновению, и Грир, злясь всё больше и больше, сжал челюсти так, что желваки заходили.
— Что хотел-то? — отрывисто спросил он. — Говори и проваливай.
— Галеон, — спокойно и лаконично отозвался Дидье, будто не замечая этих желваков. — Симон… старейшина рассказал вчера, что сюда причаливал испанский бриг. А потом направился как раз к тому островку… к нашему островку, morbleu! Три дня назад.
Грир на секунду закрыл глаза.
Слава пресвятым угодникам!
Самая лучшая новость за последние паршивые сутки.
Наконец-то драка!
— Значит, будет бой, — произнёс Грир с расстановкой, в упор оглядывая парня — от вихрастой макушки до босых ног. — Чего мнёшься? Боишься, что ли?
Неожиданно Дидье улыбнулся, — на левой его щеке обозначилась знакомая ямочка, — а потом посерьёзнел.
— Хочется, чтоб без крови обошлось… но бой так бой. А бояться — я и тебя-то не боялся.
— И зря! — отрезал Грир, вздёрнув бровь. — Без крови ему хочется, видали! Не ты, так тебя, это закон. Пора сниматься с якоря. Всё, убирайся, хватит уже тут… виноград давить.
Он и сам не понял, как это сорвалось у него с языка, и почему-то похолодел. Чувство вины снова обожгло его, как хлыстом.
Дидье на миг глянул вниз, сжав губы, а потом снова поднял чуть потемневшие глаза.
— Моя вина, кэп. С виноградом. С… — Он запнулся. — С Мораном. Он у нас пока. На «Маркизе». Я его позвал. Тоже… моя вина.
— Mea culpa! — зло передразнил его Грир — в памяти некстати всплыла латынь, будто это он сам каялся в исповедальне.
В глотке у него опять пересохло и прямо-таки скрежетало при каждом слове. Больше всего ему хотелось рухнуть ничком на палубу и забыться каменным сном. Или брать на абордаж испанцев, — чтоб пули свистели возле уха, чтоб в руке тяжелела шпага. Чтобы пролилась кровь — своя и чужая, чего так не хотелось Дидье Бланшару.
— Кэп… — проговорил Дидье, вдруг на миг коснувшись его руки, которую Грир с проклятьем отдёрнул. — И твоя тоже, да… но ведь, кроме смерти, нет ничего непоправимого.
И замолчал.
В наступившей свинцовой тишине даже чайки не вопили.
— Ты что городишь, сопляк? — наконец зловеще поинтересовался Грир, сглотнув. — Делать нечего? Так я тебе найду дело! Отправляйтесь на берег за припасами и подымайте якоря!
— Есть! — отсалютовал Дидье, сверкнув обычной своей ухмылочкой, и одним неуловимым движением оседлал планшир.
— Чёрт! — взревел Грир и вскинул руку, собираясь сдёрнуть паршивца вниз и отвесить хорошую оплеуху, но тот уже ласточкой нырнул в глубину. Матросня «Разящего» радостно заорала, глядя, как Дидье, легко вынырнув, со смехом машет им рукой. И широкими гребками плывёт к «Маркизе», на планшире которой повисли, заливаясь хохотом, Марк и Лукас, полуголые, тощие, белобрысые и с самого этого похабного утра весёлые, как чёртовы стрижи.
Бродячий цирк, ей-Богу.
И Грир чувствовал себя в этом цирке не то тигром, не то укротителем, не то тем и другим сразу.
Он витиевато выругался, и все олухи так и брызнули кто куда.
Да что же это за наказание за такое…
…Я и тебя-то не боялся…
…Кроме смерти, нет ничего непоправимого…
Грир опять закрыл глаза. Проклятье, этому засранцу стоило стать исповедником, а не пиратом!
— Моего канонира — на «Разящий»! — сложив ладони рупором, гаркнул он вслед взобравшемуся на борт «Маркизы» Дидье, мокрому и отфыркивавшемуся от воды. — Немед… — Он поперхнулся и махнул рукой. — К вечеру чтоб стоял у пушек!
Про себя Грир поклялся, что отныне не прикоснётся к своему проклятому канониру даже пальцем, не то чтоб чем другим.
Скорей бы уже настичь испанцев и ввязаться в драку!
Желание Грира сбылось почти через сутки, на рассвете.
«Маркиза» и «Разящий» двигались с такой скоростью, что испанский бриг стал виден, — крохотной точкой на краю безбрежной водной пустыни, — уже часов через десять после того, как оба корабля покинули побережье, где их так гостеприимно принимали.