Черная моль (Черный мотылек) др.перевод
Шрифт:
— Ну, а когда он помог вам, миссис Фэншо, при каких обстоятельствах?
Вдова покраснела.
— Через несколько месяцев после нашего знакомства… Я вела себя… глупо. Брак мой… не слишком удался и вот я… вообразила, что влюблена в одного австрийского аристократа, который… который… впрочем, неважно, сэр. Короче, однажды я согласилась пообедать с ним и обнаружила, что он вовсе не тот galant homme [45] , каким я его себе представляла, а совсем напротив. Не знаю, что бы я делала, если б на выручку не подоспел сэр Энтони.
45
Galant homme (фр.) — галантный мужчина,
— Так он там тоже был?
— Да. Видите ли, он знал, что этот австриец пригласил меня… я сама ему рассказала, и сэр Энтони отговаривал ехать. Но я… как я уже говорила, сэр, я была молода и очень глупа… и не послушалась. Когда сэр Энтони заехал к нам и узнал, что меня нет, он тут же догадался, где я, и отправился прямо к графу домой. Назвался каким-то вымышленным австрийским именем и вошел как раз в тот момент, когда… когда граф… пытался меня поцеловать. Никогда не забуду, какое облегчение испытала я при виде сэра Энтони! Он был такой надежный и такой… такой, словом, настоящий англичанин с головы до пят! Граф, конечно, был в ярости, и сперва я думала, что его лакеи вышвырнут сэра Энтони вон. Но после того, что сказал ему сэр Энтони, понял, что удерживать меня долее бесполезно… и я поехала домой. Энтони был очень добр — не укорил меня ни словом и ничего не рассказал мужу. Два дня спустя они с графом сражались на дуэли и граф был ранен в легкое. Вот, собственно, и все… Но я до сих пор страшно ему благодарна и очень интересуюсь, как идут его дела. Мистер Фэншо уехал из Вены через несколько недель после этого происшествия и с тех пор я так и не видела моего спасителя, — она вздохнула и внимательно посмотрела на Карстерса. — А вы… вы так на него похожи!
— Вы полагаете, мадам? — это было все, что нашелся ответить Ричард.
— Да, сэр. Могу сказать даже больше, хотя, возможно, вы сочтете это дерзостью с моей стороны. Скажите, сэр Энтони — ваш брат?
Внезапность этого заявления совершенно сразила Карстерса. Он побелел.
— Мадам!..
— Пожалуйста, прошу, не опасайтесь пресловутого женского языка, сэр. Ко мне это не относится, уверяю вас. Впервые увидев вас на балу, я была просто потрясена сходством и спросила моего партнера, мистера Стейпли, кто вы. Он объяснил и кроме того… рассказал куда больше, чем я желала бы слышать.
— Вот и доверяй после этого Уиллу Стейпли! — воскликнул Ричард, проклиная в глубине души этого завзятого сплетника.
— Помимо всего прочего, он упомянул о вашем старшем брате, который… который… Короче, он рассказал мне все. Разумеется, я тут же вспомнила о моем бедном сэре Энтони, несмотря на то, что выглядит он моложе вас. Я не ошиблась?
Ричард поднялся и, отойдя к окну, повернулся к ней спиной.
— Нет…
— Так я и знала, — кивнула миссис Фэншо. — Так вот почему он никогда не говорил об Англии! Бедный мальчик!
В душе у Ричарда все так и перевернулось.
— Так значит, он вечно будет изгоем, — продолжила вдова. — Вечно одинокий, несчастный, без друзей…
— Нет! — крикнул он и обернулся. — Ради всего святого, мадам!
— Но разве когда-нибудь это общество, столь жестокое, злое общество примет его? — возразила она.
— Настанет день и общество… примет его, миссис Фэншо. Вот увидите.
— Буду с нетерпением ожидать этого дня, — вздохнула она. — О, если бы это было в моей власти, отплатить хотя бы частично за его доброту!..
Услышав эти слова, Ричард поднял голову.
— Уверен, мой брат считает этот поступок делом чести, — с гордостью заметил он.
— Да, — улыбнулась она. — Вы очень похожи, особенно когда говорите вот так. Прямо вылитый он!
— Он стоит тысячи таких, как я, миссис Фэншо! — с горечью воскликнул Карстерс и тут же умолк, опустив глаза.
— А как же его настоящее имя? — мягко спросила она.
— Джон Энтони Сент-Эрвин Делани Карстерс, — ответил он. — Граф Уинчем.
— Так значит, Энтони все же было его настоящее имя! Я рада. Он всегда будет для меня Энтони.
Настала долгая пауза. Затем молчание нарушила вдова.
— Боюсь, что расстроила вас, мистер Карстерс. Не желаете ли выпить перед уходом? Обещаю, что больше не буду об этом говорить.
— Вы очень добры, мадам. Верьте, я страшно признателен вам за все, что вы мне рассказали. Надеюсь, вы позволите и дальше навещать вас?
— Сочту за честь, сэр. Для друзей я всегда дома.
Вскоре в гостиной появилась ее сестра и приватной беседе настал конец.
Всю ночь напролет Карстерс лежал без сна. Он слышал бой часов, слышал, как кричат совы на площади. Слова вдовы глубоко запали в душу и бередили и без того больную совесть. Спать не давали мысли о Джоне и ее слова: «Одинокий, несчастный, без друзей…» Время от времени он задавал себе вопрос: Джон или Лавиния? Интересно, где сейчас его брат? Все еще разъезжает по дорогам южного графства, одетый разбойником?.. Никто не знал, что больше всего Ричард страшился вестей о поимке очередного разбойника. Всякий раз ему казалось, что среди арестованных его брат, и он так часто ездил в Ньюгейт [46] , что друзья стали насмехаться над ним, намекая, что он заразился от Селвина любовью к ужасам.
46
Ньюгейт — знаменитая лондонская тюрьма.
Затем он начал убеждать себя, что судьба Джона целиком зависит от него самого — стоит захотеть ему вернуться в общество, и он может это сделать. Но в глубине души Карстерс знал, что подобное решение для Джека неприемлемо. Затем мысли его переключались на Лавинию, вечно державшую его в напряжении перепадами настроений. Всего неделю назад она открыто восстала против него, отстаивая свое право на дружбу с Лавлейсом, а затем, даже не извинившись перед мужем, вдруг прекратила отношения с капитаном. Ради него, Дика? О, она так мила и прекрасна, так по-детски непоследовательна. Эгоистична? Да, несомненно. Но ведь он ее любит! Любит так сильно, что почел бы за счастье умереть за нее. А Джон… Ведь Джон приходится ему братом… обожаемым старшим братом. И разве, идя на поводу у Лавинии, он его не предает? О, если бы только Лавиния согласилась, чтоб правда, наконец, открылась!.. Он постоянно возвращался к этой исходной позиции: если бы только она согласилась… Но она никогда не согласится. Только и знает, что твердить, что он женился на ней, утаив правду, а потому не имеет теперь права позорить ее. Он понимал, что, по-своему, жена права, однако как же ему хотелось, чтоб хотя бы однажды ей двигал не один лишь эгоизм!..
Так он промучился всю ночь, ворочаясь в своей просторной постели, с тяжестью на душе и неизбывной болью в сердце.
К рассвету все же удалось уснуть и Ричард еще спал, когда принесли горячий шоколад. Он с горечью подумал, что у Джона есть хотя бы одно преимущество — совесть его чиста и он не засыпает, мучаясь неразрешимыми проблемами, и не просыпается с сознанием того, что выхода так и не удалось найти. Он был все столь же далек от решения, как и прежде. У него страшно болела голова и какое-то время он лежал, мрачно взирая на сырое сумрачное утро за окном. Над площадью висел туман, клочья его цеплялись за ветки деревьев со сморщенными листьями. Было нечто бесконечно удручающее в этом унылом пейзаже, и он, наконец, поднялся и позволил лакею одеть себя, не в силах более выносить бездействия. К этому времени головная боль почти совсем прошла и он отправился навестить жену в ее спальне, где выслушал восторженный отчет о вчерашнем приеме. Затем он вышел на площадь, кликнул портшез и велел доставить себя в «Уайтс», где намеревался написать два письма. Слишком уж полон воспоминаниями о Джоне был сегодня Уинчем-хаус и он радовался любому предлогу выбраться из дома.
Даже в столь ранний час в «Уайтс» было полно народу и шум стоял страшный. Его окликали со всех сторон, предлагали сыграть в карты; кто-то пытался пересказать какую-то последнюю скандальную сплетню — его не оставляли в покое ни на минуту и наконец истрепанные нервы сдали и он, выйдя из «Уайтс», отправился к другому клубу, «Кока-три», в надежде, что там потише. Посетителей там оказалось больше, чем он предполагал, но многие пришли сюда написать письма, а потому вели себя тихо. Правда, за одним столом шла довольно бурная карточная игра.