Черная моль (Черный мотылек) др.перевод
Шрифт:
Ричард писал примерно с час, затем, запечатав последнее письмо, собрался было уходить, как вдруг почувствовал за спиной какое-то движение и услышал голоса:
— Откуда, черт побери, ты взялся?
— Бог ты мой, сто лет не виделись!
— Господи, да это ж О’Хара!
В ответ зазвучал низкий голос с ирландским акцентом и Ричард, развернувшись в кресле, увидел следующую сцену: Майлз О’Хара стоял в центре небольшой группки страшно обрадованных и заинтригованных джентльменов и объяснял:
— Да вот, заехал в город по делу, а потом подумал: не заскочить ли в клуб повидать всех вас, раз уж я здесь. Такая возможность не часто выдается…
Ричард поднялся и стал собирать письма,
В голове у Ричарда помутилось. Майлз игнорирует его, не желает даже здороваться… Майлз знает правду. Словно в тумане, направился он к двери, взялся за ручку… О’Хара знает! Он прошел по коридору, как во сне, спустился по лестнице, вышел на улицу, весь содрогаясь при этой мысли. О’Хара знает!.. Знает и смотрел на него, как… как… Тут он снова содрогнулся и, заметив свободный портшез, сделал знак остановиться и велел отвезти его на Гросвенор-сквер… О’Хара его презирает! Ненавидит!.. Тогда, выходит, с Джеком беда? Майлз наверняка видел его и узнал правду! Господи, что же это? Прямо голова кругом!..
Глава 22
После этой встречи с О’Харой Ричард окончательно утратил спокойствие. Он не знал ни минуты свободной от терзаний — днем и ночью его мучила одна навязчивая идея: Джон или Лавиния? Да, или он, или она, другого выбора у него нет, в этом он был твердо уверен. Мысль, что можно попытаться сохранить жену и сознаться, ни разу не приходила в голову. Ведь Лавиния так часто пугала его тем, что не вынесет позора, и он окончательно уверился в этом. Тогда, думал он, она непременно сбежит с Лавлейсом, которого, как твердило измученное подозрениями сердце, она по-настоящему любит. И попытка расстроить их планы будет лишь проявлением чистого эгоизма. Разумеется, он был не в себе и утратил способность мыслить сколько-нибудь рационально. И если б понял это, то окончательно сошел бы с ума. А если б Лавиния относилась к мужу внимательней, то непременно бы заметила, что на щеках его горит лихорадочный румянец, глаза блестят неестественно ярко, а под ними — темные круги. У Ричарда был вид совершенно загнанного человека. По его собственному признанию миссис Фэншо, — после того, как она заметила эти огорчительные перемены в его внешности — он не знал ни минуты покоя, все время должен был двигаться, думать. Она посоветовала ему обратиться к доктору. Его сердитый отказ признаться в недомогании не слишком удивил ее. Тем не менее, миссис Фэншо была изрядно напугана, когда в ответ на ее настойчивые просьбы хоть немного позаботиться о своем здоровье, он вдруг с горечью воскликнул: «Если и умру, тем лучше!» Интересно, подумала миссис Фэншо, неужели жена не видит, в каком он состоянии?.. И вдова задумалась, чем тут можно помочь. Но с леди Лавинией знакома она не была и понимала, что заговорить с ней о Ричарде будет неловко. Если бы недомогание его носило чисто физический характер, продолжала размышлять она, тогда еще можно было бы замолвить словечко, но поскольку в расстройстве явно пребывал его ум, оставалось лишь надеяться, что все пройдет само собой и что в один прекрасный день он выйдет из этого удручающего состояния.
Леди Лавиния продолжала беззаботно порхать, срывая цветы удовольствия и придумывая все новые и новые развлечения. Она значительно преуспела в этом стремлении, однако порой удручалась, что ее Дики так мрачен и не желает разделить с ней хотя бы частично этот вечный праздник жизни. Вообще последнее время он стал еще хуже, и, хотя безропотно исполнял все ее капризы, ей уже почти хотелось, чтоб он вдруг отказал, взбунтовался, чтоб в нем проснулась хотя бы искорка жизни, вместо того, чтоб вот так, покорно подчиняться ей, пребывая в этой ужасной апатии.
Лавлейса не было в городе вот уже неделю, и Лавиния с удивлением осознала, как мало по нему скучает. Вообще играть с огнем было весьма занимательно и приятно, но как только он оказался вне досягаемости, как она тут же утратила интерес. Конечно, ей не хватало ухаживаний и пылких ласк Гарри, ибо она принадлежала к тому разряду женщин, которым обожание и любовные утехи были необходимы, как воздух, однако в его отсутствии вовсе не чувствовала себя несчастной. Она продолжала выезжать на все увеселения сезона то с одним, то с другим из братьев, и Лавлейс, вернувшись, был не на шутку встревожен ее более чем сдержанным приемом. Впрочем, она была рада видеть его и вскоре снова попала под обаяние Гарольда, допуская его до своей персоны лишь когда Трейси поблизости не было и услаждая свои ушки его бесчисленными комплиментами и любезностями.
Справедливости ради следовало отметить, что капитан Лавлейс был влюблен не на шутку и даже полностью готов пересмотреть свои взгляды на супружество, если бы только Лавиния согласилась бежать с ним. И он стремился добиться этого всеми средствами, какими только мог, и не уставал обещать Лавинии, что будет исполнять любую ее прихоть. Однако та только упрекала его да укоризненно качала головой. Ведь как-никак Ричард был ее мужем; он тоже любил ее, а сама она страшно к нему привязана, хотя и мучает порой просто ужасно.
Тогда Лавлейс принялся уверять ее, что муж вовсе не так уж и любит ее, во всяком случае, куда меньше, чем он, а заметив ее недоверчивую улыбку, вспылил и крикнул, что всему городу давным-давно известно, что Карстерс — у ног миссис Фэншо.
Лавиния похолодела.
— Гарольд!
— Остается лишь удивляться, что ты настолько слепа, — продолжал он. — Где, как думаешь, он пропадает каждый день так подолгу? В «Уайтс»? Нет, ничего подобного! В доме № 16 по Маунт-стрит!.. Стейпли как-то заскочил и видел его там; другой раз леди Дейвенант застала его с ней, Уилдинг тоже встречал твоего Дики у нее в доме. Да он там днюет и ночует!
Лавиния была не кто-нибудь, а Бельмануар, и обладала всей гордостью, присущей Бельмануарам. Поднявшись, она королевским жестом запахнула на себе плащ.
— Ты забываешься, Гарольд, — ледяным тоном заметила она. — И никогда, слышишь, никогда не смей больше говорить о моем муже в таком тоне! А теперь отвези меня к брату, сию же секунду!
Лавлейс, конечно, превратился в само раскаяние, рассыпался в извинениях, разгладил ее смятые перышки, взял свои слова обратно, но жало свое умудрился оставить. Лавиния простила его. Да, но только пусть никогда больше не смеет обижать ее так!..
И хотя она напрочь отказывалась верить этим скандальным слухам, они, тем не менее, имели место. И вскоре Лавиния поймала себя на том, что следит за мужем ревнивым взором. Ей тут же стало казаться, что он к ней равнодушен и что его отлучки из дома слишком часты. Затем настал день, когда она приказала доставить свой портшез к дому № 16 по Маунт-стрит, что и было сделано как раз к тому моменту, когда из него выходил Ричард.
Этого для Лавинии оказалось достаточно. Итак, она действительно ему наскучила! Он любит другую, какую-то мерзкую вдову!.. Впервые в жизни она забеспокоилась всерьез.