Черная вдова
Шрифт:
В морг с Приваловой ездил Кичатов, так как Чикурова попросил зайти в горком партии первый секретарь, известие о гибели Решилина расходилось кругами, охватывая все более высокие сферы.
Подполковник вернулся в гостиницу усталый, но не столько физически, сколько морально. Не успел он снять пиджак, так сказать, рассупониться, раздался телефонный звонок. Следователь взял трубку.
– Дмитрий Александрович!
– услышал он взволнованный голос Юли Табачниковой.
– Сашу снова перевели в реанимацию!
– С чего это?
– удивился подполковник.
– Вы же заверяли,
– Тут одно происшествие...
– Голос девушки стал тише и глуше, видимо, она прикрывалась ладонью.
– Какое? Может, мне приехать?
– Жду.
Дмитрий Александрович снова надел пиджак, плащ и поспешил в больницу, теряясь в догадках, чем вызван звонок Юли. Табачникова была серьезной девушкой и не стала бы паниковать по пустякам.
Она встретила следователя у служебного входа и повела в пустой процедурный кабинет, где им никто не должен был помешать.
– Что же стряслось?
– спросил Кичатов.
Юля на всякий случай плотно прикрыла дверь.
– Я вам говорила, что вчера вечером Великанова перевели из реанимации, - начала она.
– Сегодня ему было уже лучше. Даже улыбнулся... В палате помимо Саши еще двое. Им принесли ужин...
Кто лежал вместе с артистом, подполковник знал. Один из них - пожилой мужчина по фамилии Лебедев. История того, как он попал на больничную койку, была трагикомической: сидел на концерте Михаила Жванецкого, смеялся от всей души, и вдруг - сильная боль под лопаткой, вызвали "скорую" - инфаркт. И вот уже месяц Лебедев не встает с постели.
Другой больной тоже попал в клинику необычно. Второго дня рыбаки подобрали его в море на надутом баллоне от автомобиля. Кто он, врачи не знали. По их предположению, мужчина провел в море несколько дней без воды и пищи. Когда его выловили, он был без сознания. Привести в чувство несчастного удалось, а вот добиться хотя бы одного слова - увы. Он не реагировал ни на устную, ни на письменную речь. Зная, что ему пришлось перенести, больного старались пока не беспокоить. Он в основном ел, пил и спал. Трудно сказать, был он от рождения глухонемой или же это результат стресса. Мужчине было лет под сорок, смуглый, с усами.
Сердечная, добрая медсестра ухаживала за ними обоими с не меньшей заботой, чем за Великановым.
– Я покормила Лебедева, - рассказывала дальше она.
– Усатик ел сам. Саша спал. Я подошла к нему, стала поправлять подушку. Он открыл глаза, и мне показалось, что Саша взглядом поблагодарил меня... От радости прямо-таки захотелось плакать.
– Табачникова вытерла платочком повлажневшие глаза.
– Тут Лебедев попросил, чтобы я помогла ему лечь поудобнее. Я пошла к его кровати. И вдруг Великанов заговорил. Еле слышно: "Он, он убил меня... Он меня..." Я бросилась к Саше. Он весь дрожит, глаза закатились. Я сначала подумала, что мне показалось. Нет, слышу, Саша опять шепчет: "Он убил..." Я стала его гладить по руке, успокаивать, говорю: "Сашенька, милый, здесь все хорошие, никто тебя убивать не собирается". А он побледнел, задыхается, пульс так и скачет! Я растерялась, думаю, неужели все, неужели конец?! Позвала старшую медсестру, завотделением... Великанову ввели массу лекарств, и он забылся. Решили снова перевести в реанимацию...
Табачникова замолчала.
– Когда это случилось?
– спросил Кичатов.
– Во время ужина, часа полтора назад. Слава богу, теперь он крепко заснул. Я вспомнила про вашу просьбу и...
– И что вы скажете?
– спросил следователь.
– С чего это он вдруг заговорил?
– Вернее, чем вызван его бред?
– поправила Табачникова и задумчиво произнесла: - Наверное, его мучают какие-то страшные воспоминания.
– Но почему так неожиданно?
– допытывался Кичатов.
– Трудно сказать, - пожала плечами Юля.
– Человеческая психика загадка. У здорового понять причину тех или иных поступков сложно, а у больного тем паче. Не забывайте, у Великанова травма головы!
– А как реагировали на его поведение соседи по палате? поинтересовался Дмитрий Александрович.
– Лебедев переживал за Сашу. Ну а тот, усатик, поначалу совсем никак не реагировал. Понятное дело, глухонемой. Но когда в палату понабежало народу и стали суетиться вокруг Великанова - вроде сочувствовал. Вообще-то, честно говоря, я не обращала внимания ни на кого, Дмитрий Александрович. О Саше только и думала...
– Ясно, - кивнул подполковник.
У него были еще вопросы к Юле, но она, поглядев на часы, сказала:
– Побежала к Великанову.
– Вы же сказали, что он успокоился, спит.
– Мало ли что может случиться! Особенно после того приступа!
Вернувшись в гостиницу, Дмитрий Александрович рассказал обо всем Чикурову и Латынису.
– Значит, какие-то страшные воспоминания, - повторил слова Табачниковой Игорь Андреевич.
– Выходит, Великанова хотели убить?
– Вполне возможно, - сказал Кичатов.
– Мы ведь пока не знаем, удар по голове нанес ему человек или это травма в результате несчастного случая. Предположим, что покушение на убийство. Тогда возникает вопрос: с какой целью?
– Ограбление?
– осторожно высказался Латынис.
– У него же в сумке было почти пятьдесят тысяч рублей.
– Верно, - кивнул Игорь Андреевич.
– Однако пять тысяч осталось. Если его грабили, то почему взяли не все деньги? Нелогично... А может, ревность? Поклонниц у Великанова - тьма. Многие влюблены до самозабвения. Возьмите хотя бы эту Юлю.
– Чикуров вздохнул.
– Как жаль, что состояние здоровья артиста не позволяет его допросить.
Время было уже позднее, разошлись по своим номерам, оставив дальнейшую дискуссию на завтра.
Но Кичатов спал плохо, в его голове продолжалась работа. Проснулся засветло, и ему показалось, что он недостаточно внимательно отнесся к какому-то обстоятельству из сообщения Табачниковой. Этим Дмитрий Александрович и объяснял глухое недовольство собой.
Следователь еле дождался рассвета, оделся и, подгоняемый тревожным чувством, поехал в больницу. Прибыл он туда в начале восьмого, когда больные уже прошли разные процедуры - градусники, уколы, лекарства. Он поднимался по знакомой лестнице в отделение реанимации, как вдруг с ним едва не столкнулась Табачникова, несшаяся вниз.