Черная вдова
Шрифт:
– Водителем кобылы, как в той песне Утесова, - засмеялась Вербицкая, затем, посерьезнев, добавила: - Григорий Петрович человек необыкновенный. В то время ему было всего годков пятнадцать, а уже кормил семью. Отца убили на фронте, мать хворала. Помимо него еще трое детей.
– Тогда, наверное, многие подростки находились в его шкуре, - заметил Ярцев.
– Да, - согласно кивнула Вербицкая.
– Но главное не в этом... Представляешь, он буквально бредил математикой. Отец рассказывал: как выдается свободная минута, так он за книжку! Непонятно, правда? Простой деревенский мальчишка, а такая
– Ну почему же, - пожал плечами Глеб.
– А Ломоносов? Или Петров-Водкин? Вышли из самых что ни на есть низов... И кем сейчас ваш Григорий Петрович?
– Кандидат наук. Работает в научно-исследовательском институте где-то в Сибири. Позвонил сегодня спозаранку, взял координаты дачи.
Ярцев слушал Викторию и все время пытался уловить или хоть как-то почувствовать отголоски прошедшей ночи. Но она вела себя так, словно не было тех часов, проведенных у Феликса.
– Да, старик, одна просьба, - неожиданно перескочила Вика на другое. На даче будет друг нашего дома, не обращай на него внимания...
– В каком смысле?
– не понял Ярцев.
– Воздыхатель, - улыбнулась Вика.
– Спит и видит, чтобы я вышла за него замуж.
Это сообщение приятно пощекотало самолюбие Глеба: значит, Вике не безразлично, как он к этому отнесется.
– И что представляет из себя этот воздыхатель?
– поинтересовался Глеб.
– Юра. Сосед по даче. Бывший референт папы, а теперь помощник министра.
– Фью!
– присвистнул Ярцев.
– Что же ты, а?
– подначил он Вербицкую.
– Голуба моя, если бы я сказала, кто мне делал предложения, ты бы уписался, - спокойно сразила его Вика и продолжала: - А вообще он интересный мужик. Головастый. Раньше, когда он был на подхвате у моего отца, я даже не замечала его. Этакий Молчалин... Как все-таки меняются люди, когда исчезает служебная зависимость! Отец, и тот удивился. Часами теперь говорят и наговориться не могут. Спорят до посинячки! Юра такие идеи толкает, что у отца челюсть отвисает.
– Сколько же ему лет?
– Под сорок. Но до сих пор не женат. У него только мать. Обожает ее. А уж она сыночка - словами не передать. И еще. Я думала, что Юра чернильная душа, дальше своих бумаг ничего не видит. Представляешь, оказалось талант! Такое развел на своем участке - диву даешься! Впрочем, посмотришь сам. Он непременно потащит нас к себе.
За разговорами летели километры. И когда Вика свернула на узкое, петляющее в лесу шоссе, Глебу показалось, что они добирались не более получаса. Лесок быстро кончился, и взору их открылся садовый кооператив с рядами домиков посреди невысоких еще деревьев.
Ворота были распахнуты настежь. "Лада" осторожно въехала на усыпанную гравием дорожку, сделала один поворот, другой и стала.
Заборов между участками не было. Их разделяли ягодные кустарники или цветочные бордюры.
Только они вышли из машины, как от небольшого домика с двускатной крышей к ним навстречу поспешила дородная женщина в стареньком ситцевом сарафане и мужских сандалиях на босу ногу.
– Глебушка, дорогой, вот здорово, что навестил нас!
– заключила его в мягкие теплые объятия женщина, в которой Ярцев с трудом узнал Татьяну Яковлевну.
Прямо-таки
Ярцев все еще не мог прийти в себя от той перемены, которая произошла с женой Николая Николаевича. Встреть он Татьяну Яковлевну в городе, ни за что не узнал бы. И дело было не только в выцветшем платье и мужских босоножках. Осанка, вот что переменилось в ней. Он помнил ее надменной, недоступной, проезжавшей в служебной "Волге" мужа по Средневолжску. Она всегда сидела рядом с шофером, словно машина предназначалась не супругу, а ей. На Татьяне Яковлевне все было непременно самое лучшее - шуба ли, пальто ли, сапоги или шляпа.
Тут же появился из-за дома и сам Вербицкий. В заляпанных краской старых штанах и рубашке, с малярной кистью в руках.
Он тоже полез к Глебу с поцелуями, но без объятий, чтобы не испачкать гостя.
– Ну, спасибо!
– расчувствовался Николай Николаевич.
– Ей-богу, уважил!
С того трагического дня в Ольховке Вербицкий изменился. И, нужно сказать, в лучшую сторону. Пополнел, загорел, на щеках даже появился легкий румянец, о чем Глеб не преминул тут же сказать хозяину дачи.
– А все свежий воздух!
– довольный тем, что услышал такой комплимент, откликнулся Вербицкий.
Он пошел отмывать руки от краски.
Как-то незаметно появился еще один человек, моложавый мужчина в шортах и пляжных резиновых сандалиях.
"Наверное, тот самый референт", - подумал Глеб и не ошибся.
– Юрий Васильевич, - представила его Татьяна Яковлевна.
– Мой незаменимый и верный помощник, - добавила она с нежностью.
– Перешел по наследству от папы, - не удержавшись, сострила Вика.
Юрий Васильевич извинился, что не может подать Глебу руку - он помогал Вербицкому красить.
Помощник министра был недурен собой. И рост хороший. Ярцев даже испытал что-то наподобие ревности. Правда, когда он пошел мыть руки и нагнулся над умывальником, Глеб заметил на его голове плешь.
"Это уж наверняка не нравится Вике", - усмехнулся Ярцев.
Татьяна Яковлевна стала накрывать стол на верандочке, а Николай Николаевич потащил Глеба осматривать участок.
Все шесть соток были использованы, по словам Вербицкого, предельно рационально. И действительно, Глеб не увидел ни одного невозделанного клочка земли. Но когда они дошли до границы с соседом, Ярцеву бросилась в глаза небольшая полоска, поросшая крапивой.
– Руки не дошли?
– с улыбкой спросил он.
– Вовсе нет, - возразил Николай Николаевич.
– Татьяна Яковлевна специально из леса пересадила.
– Зачем?
– удивился Ярцев.
– Очень полезное растение, - пояснил Вербицкий.
– Фабрика витаминов. Едим, как только листочки проклюнутся... Ну а переросшую супруга моя сушит. Отвар из нее - лучшее лекарство для укрепления волос. Татьяна у меня вообще питает слабость к народным средствам. Пропагандирует дары природы. Приехал бы ты в начале лета, попробовал бы салат из одуванчиков. Или напиток из листьев мать-и-мачехи. У жены все идет в пищу: и клевер луговой, и лебеда, подорожник, и даже молодой березовый лист... Я сперва относился скептически, потом привык. Даже нравится.