Черная вдова
Шрифт:
Увидев Бахтиара, булгарин отпустил противников, поправил круглую бобровую шапку, отступил к Олегу, сидевшему на глинобитном выступе.
– Похоже, горазд наш новый друг кулаками махать! – Бахтиар с холодной осуждающей усмешкой кивнул на избитых канглы – Алгу и Таянгу, обессилено всхлипывая, чистили одежду, вздыхали, сморкались кровью.
– Горазд не горазд – за себя постоять сумею, – зло ответил волгарь.
Глаза Сабура – гуннские, по-древнему скупо очерченные, наполовину скрытые нависшими бровями – казалось, звенели: таким беспощадно ясным, твердым и непреклонным был их тяжелый взгляд.
– Вон какой богатырь! Дивитесь, правоверные. А кто это позавчера умолял спасти от хозяйских пинков? Почему ты ко мне приполз, сам не разделал Гайнана?
Сабур смутился, опустил голову.
– Ведь это – хозяин, – сказал булгарин неуверенно. И с недоумением посмотрел на руки. Только сейчас, видать, дошло до молодца, что он запросто мог разнести долголетнего обидчика вдребезги.
– Хозяин! – Бахтиар сплюнул. – Вот где наша болезнь. Хозяина мы боимся тронуть – пусть хоть на шею усядется да по дороге заставит скакать. А друг друга терзать ни за что, грызть, рвать на куски – пожалуйста! Эх! Собаки мы, не люди. Рабы. Ну, что тут у вас? Из-за чего шум да побоище?
– Пусть он расскажет! – показал подбородком Сабур. И добавил отчетливым голосом три неласковых слова. Бахтиар и Джахур повернулись. Перед ними, втиснув в угол жирную спину, сидел на корточках Тощий Курбан. Он был сердит. Даже не встал, когда к нему обратились.
– В чем дело, сосед? – строго спросил кузнец.
– Не знаю! Я тут при чем? Что за привычка на других вину свою сваливать? Ну и люди пошли! Сами разодрались, а я – отвечай. Пустили сюда всяких…, они правоверных бьют, а мы – молчи, да?
– Что ты городить? Толком расскажи.
– Иди к дьяволу, не приставай! Ты кто такой, чтоб честных людей допрашивать? Хан, эмир, бек? Почему я должен перед тобой ковром стелиться? Хлеб твой ел, да? И не стыдно друга хлебом попрекать. Это – божий хлеб. Какой же ты мусульманин? Хуже огнепоклонника. Кормишь разных булгар и русских – ничего, а соседу налил миску бурды – жалко стало? Эй, правоверные! Спасите от наглеца. Чего он ко мне привязался? За что он душит бедного Курбана?
– Спятил? – Джахур изумленно уставился на музыканта. – Кто тебя душит, милый? Я и с места не сходил. И хлебом попрекать не думал. Ешь сколько влезет, был бы хлеб. Что с тобой, сосед? Заболел? Или не выспался? Мы все плохо спали. Но никого не черним понапрасну.
– Я тебя давно раскусил! Ты готов человека… в золу из горна втоптать, лишь бы кусок побольше ухватить. Подумаешь, подковы он ловко мастерит. А я чем хуже? Кто тебе вручил власть надо мной? Султан? Он и не слыхал про Джахура. Таких Джахуров у него – сотни тысяч. Ты самый обыкновенный чумазый кузнец, поэтому не лезь ко мне с расспросами и наставлениями. Я, слава аллаху, сам себе хозяин. Что хочу, то и делаю.
Джахур пожал плечами.
– Хорошо. Делай. Я догадывался, что ты – дурак, но не думал, что сплошной. Ладно, с дураками не спорят.
– И не спорь! Ты для меня – никто.
– Он никто, зато я – сотник войска его величества хорезмшаха Алаэддина Мухамеда ибн Текеша, понятно? – сказал сквозь зубы Бахтиар.
– Ха! Бывший сотник. А сейчас – беглый преступник, ослушник и бунтовщик. Что, проглотил язык?
– Язык на месте. Смотри, чтоб ты свой не проглотил. Звание сотника я получил от хорезмшаха, и только он вправе его отнять. Поскольку никаких распоряжений на сей счет не поступало, я остаюсь сотником. И поскольку начальник крепости умер, а другие предводители позорно устранились от забот войны, а становлюсь здесь начальником, ясно? И ты, Тощий Курбан, будешь делать не то, что хочешь, а то, что я прикажу. Как начальник укрепления Айхан я требую, трубач Курбан, чтоб ты сейчас же заткнул глотку, паршивая сволочь. Пока я не заткнул ее моей булавой. И я требую, воины Алгу и Таянгу, чтоб вы немедленно доложили, что тут случилось. Ну?
…Кипчаки и с ними, конечно, вездесущий сарт Курбан сели завтракать. Еды было мало. И когда кто-то сказал, что нужно бы пригласить и булгарина с русским (они находились тут же), трубач воспротивился, хотя хлеб принадлежал вовсе не ему.
– Гость, есть гость, да, но мы все-таки мусульмане, – заявил Тощий Курбан. – Негоже нам сидеть за одной скатертью с русским. Это враг, неверный. Он свинину жрет. С русским грех даже разговаривать, не то что пищей делиться.
– Но Сабур-то правоверный, – осторожно заметил Алгу.
– Правоверный? – воскликнул Курбан. – Что это за правоверный, который с христианином дружит? Он давно осквернился. Гнать их взашей отсюда, проклятых!
– Правильно, – поддержал трубача Таянгу. – Я не мусульман видеть не могу. Помнете последний завет пророка? «Убивайте неверных». А Бахтиар носится с ними, будто они ему родичи.
Случается – человек, думая вначале совсем иное, чем собеседники, начинает для приятности или просто из лени вежливо поддакивать остальным. Потом, раз уж он произнес неверное слово, ему приходится, чтоб оправдаться в собственных глазах, выгораживать злополучное слово перед самим собой, хотя глубью сердца он чувствует свою неправоту. И, защищая заведомо ошибочную мысль, человек незаметно проникается ею.
– А что Бахтиар? – важно изрек Алгу, всего мгновение назад и не помышлявший осуждать Бахтиара. – Он сам – неверный. Бродил по разным странам и городам, с китайцами, греками, евреями водился. Под одной крышей спал. Из одной миски хлебал. Вот и набрался от них дерзости и прочей мерзости. Огнепоклонник. Язычник. Безбожник. Недаром Бурхан-Султан его не любит.
Сотрапезники говорили по-кипчакски, а Сабур и Олег хорошо понимали кипчакский; для булгарина то был почти родной язык.
– Друзья, – вздохнул Сабур. – Можете не приглашать нас к скатерти – мы не напрашиваемся, а теперь, после ваших «добрых» высказывании, не станем вместе есть, если даже пригласите. Но, ради аллаха, не задевайте нас оскорблениями. Ведь мы никого не трогаем, верно? Разве я навязывался к тебе в нахлебники, дорогой Курбан? Ешь себе на здоровье и оставь в покое несчастных приезжих. И без того нерадостно. Не знаю, доберемся ли когда-нибудь до своих. Нехорошо обижать людей только потому, что они тут чужие и некому их защитить.
– А кто вас сюда волок, кой бес занес в Хорезм? Сидели бы у себя на Руси да в Булгаре, не тащились за тридевять земель.
– Ну, это не мужской разговор. Это разговор детский. Не могут люди друг без друга жить. В Булгаре испокон веков хорезмийцы селились, и никто их не гнал. Наоборот, привечали, как желанных гостей. А Хорезм, между прочим, жив торговлей с Русью. Слыхал? Не слыхал – шаха расспроси. Купцов здешних спытай. Ремесленников ваших. Куда и кому они до сих пор товары сбывали.