Чернильные души
Шрифт:
– Не думаю, что тебя интересует насилие ответом на всё, что происходит, – сухо произнесла она, закончив короткую лекцию. – Не говоря уж о том, что в нашей ситуации даже это может стать призывом к терроризму.
– Я понял, понял, – замахал на неё руками Радик. – Оставлю просто Фокса, можно?
– На русский переведи, неуч, – фыркнула Александра и степенно удалилась в кухню – готовить обед.
Так Радик стал Лисом, а его аватарка сменилась на яркую оранжевую. На самом деле, как он не злился, он был страшно рад, когда обнаружил, что Александра действительно
После того, как он ушел, и она не смогла дозвониться до него ни по городскому телефону, ни на мобильник, она вернулась. Просто совсем перестала выходить на улицу, кормила Висасуалия, о котором к своему стыду Радик успел позабыть, да продолжала вести записи, словно соревнуясь с Котиным и другими учеными в исследовании этой заразы. И Радик был просто уверен – если лекарство вообще существует, то у Александры куда больше шансов его найти. Потому как те ученые, с которым не посчастливилось столкнуться Радику, делали это ради славы и денег, а она мечтала найти лекарство ради внучки.
– Жалко, что вы ей не говорили, что любите, когда она была с вами, – Радик ворвался на кухню вовремя, чтобы не дать супу выкипеть – Александра снова гипнотизировала свой блокнот, пытаясь найти хоть одну зацепку. – Она иногда жаловалась на то, что вы все её оставили, когда ей нужна была помощь.
Александра откинулась на стуле и с раздражением посмотрела на Радика.
– Серьезно? – с сарказмом спросила она. – Ты не слишком помогаешь, знаешь ли. Что до несказанного… тут спасибо тебе. Я уже справилась.
И, прежде, чем он успел спросить, достала из-за шкафа рулон бумаги. «Сонечка, я люблю тебя и всегда любила! Твоя бабушка», «Соня, мы с мамой гордимся тобой! Будь сильной и просто будь!» – Радик разворачивал один рулон за другим, читая крупные яркие слова и не понимал, что это.
– Я снова светила себе в глаз фонариком, – в голосе Александры не было ни капли сожаления. – И когда видела медведя, то вывешивала за окно эти плакаты. Один раз пришел крокодил, я на него замахнулась полотенцем, и он ушел.
И вот тут Радик не выдержал и расхохотался. Он помнил, как Соня рассказывала про уход Субботы. Как тот вопил от ужаса, увидев крокодила. А бабушка Сони его вот так вот, полотенцем!
– Соня очень похожа на вас, как мне кажется, – просмеявшись, произнес он.
– Очень надеюсь, – серьезно ответила Александра. – Тогда она точно не пропадет. А ты не торчи тут на кухне, лучше глянь, что тебе пишут.
И с видом, словно не она едва не сожгла суп, Александра повернулась к плите. А Радик вернулся в комнату за ноутбуком. Его блог пользовался популярностью, его лайкали и комментировали, часто писали в личку. А Радик в свою очередь терпеливо отвечал каждому, надеясь, что однажды среди всех этих одинаковых панических плевел найдется зерно, которое поможет им вернуть Соню.
«Я раньше и не думал, что школа может быть тюрьмой. Говорил так, но не верил. А теперь я скучаю. Где мои одноклассники, где учителя? Надеюсь, они уехали, а не растворились чернильным туманом так, как скоро растворюсь и я». Радик выдохнул и помедлил прежде, чем отправлять очередную запись. От него ждали многого, но разве он мог написать всё, что присылали ему подростки, знакомые и незнакомые, что присылали взрослые?
Что он мог написать о Димке, который прятался с Викой, а пострадавшая Зойка лежала в больнице? И если бы под рушащуюся стену попала Вика, её бы просто не стали лечить? Теперь им оставалось только скрываться и ждать, когда Зойка снова сможет ходить, и Вика больше всего боялась не успеть попрощаться с близняшкой и уйти. Димка спит, закрывшись в другой комнате, потому что боится хрупкой сестры своей девушки. На что она может оказаться способна ради того, чтобы дождаться Зойку?
Радик ничего не пишет о них, ведь тогда таких как Мухоморчик станет больше. Мухоморчика – это вообще парень или девушка? – родители бросили из-за странной родинки. Она давно была у этого юзера, но родители не обращали внимания. Теперь же Мухоморчик живет один или одна, и понятия не имеет, как пояснить родителям, что она-он ничем не болеет. Телефоны родителей не отвечают.
Сколько в городе таких уже есть, и сколько еще будет? Фиолетовые синяки и просто чернила – одни красят руки и лица, специально прижимают дверью, другие пудрят лица и носят маски.
«Если бы мне было лет пять, мама никогда бы меня не бросила, – жалуется Мухоморчик в личных сообщениях. – Что со мной не случилось бы, не бросила! Но мне пятнадцать, и она думает, что я справлюсь без них. А я не справляюсь».
Радик был полностью согласен с Мухоморчиком. Это раньше он думал, что родители, что уезжают и оставляют детей одних, плохие или слабые. Как мама Сони, например. Но они просто думают, что дети выросли и сумеют лучше прожить эти оставшиеся месяцы без них. А они не могут и всё тут.
Он отправил свой новый пост и открыл новую страницу в обсуждении в группе «Хочу быть кальмаром!». Под паролем Сони он ходил и к кальмарам, и к пятнистым, но в этих сообществах было пусто – почти все начинавшие эти сообщества уже ушли, а новые ничего не хотели писать. Зато поклонников зараженных было не меньше, чем их самих.
День шел за днем, и Радик всё реже подходил к зеркалу, стараясь больше времени проводить в сети. Там сейчас было куда понятнее, чем на улицах. Медведь маячил во дворе каждую ночь, и уже не нужно было присматриваться, чтобы увидеть его.
Радик же не смотрел в окно, он снова замер над клавиатурой. На стене администрации города между бодрыми «Ученые почти нашли лекарство» и «В городе комендантский час остается еще на месяц» висела фотография. Фиолетовый почти целиком, разве что шейные позвонки и полоска вдоль волос белели на фотографии, он лежал ничком на тротуаре. Руки вытянуты по швам, ноги вместе. Словно стоял вытянувшись и упал. И только торчащая из-под лопатки рукоятка ножа пусть и выглядела бутафорской, была самой настоящей. Как и пусть фиолетовая, но реальная кровь, запекшаяся на светлой футболке.