Черное колесо
Шрифт:
Мактиг о чём-то думал, и ему пришлось прервать это занятие. Он помолчал, казалось, мысленно оценивая укол Чедвика, потом резко спросил:
– Проделано? Что проделано? Я не отрицаю своих способностей, но будь я проклят, если понимаю, как я мог сбить гору песка в сорока ярдах от себя, не шевельнув пальцем. Вы что, считаете меня волшебником, способным к телекинезу?
– Я имел в виду не песок, – сказал Чедвик. И спросил, внешне вполне невинно, но явно имея в виду утренние подозрения Бенсона: – Чем вы подействовали на Пен? Пережиток юридических хитростей? Так запугать присяжных, что, стоит бросить им хлопушку, и
Чёрные глаза устремились к Бенсону, проверяя, как подействовал намёк. Мактиг задрожал, удерживаясь, я это видел, от грубости. Губы Большого Джима напряглись, лоб наморщился, но, что бы он ни испытал, он этого не выразил.
Он разорвал напряжение между Мактигом и Чедвиком, резко повернувшись ко мне. И спросил:
– А вы, Фенимор? Что, по-вашему, нам сделать с колесом?
Я ответил:
– Не спрашивайте меня, сэр. У меня вообще нет мнения. Вы глава экспедиции. Как вы скажете, так и будет.
Он усмехнулся, потом снова посерьёзнел:
– Забудьте, что я босс. Мне нужен откровенный ответ.
– Тем не менее, – ответил я, – мне нечего сказать. Я всего лишь зритель.
Он снова усмехнулся:
– Свидетель, да? Ну, что ж, и это подойдёт.
И добавил, обращаясь ко всем нам:
– Вы своё мнение высказали, теперь я скажу своё. Я хочу это колесо, хочу всё, что может предложить это чёрное дитя моря. И я предвижу беспокойство среди экипажа «Сьюзан Энн». Если мы сделаем ещё несколько ездок сюда, они придут разнюхивать, несмотря на все наши предосторожности. Поэтому мы лишим эту крошку девственности сегодня ночью. Пен спит, – он взглянул на Мактига, – и ничего не узнает, пока всё не будет кончено. И если вы так боитесь колеса, Мактиг, можете вовсе не притрагиваться к нему. Я сам с этим справлюсь. А для начала – давайте заглянем в каюту. Я думаю, американская гордость Ирландии, вы не против того, чтобы извлечь эти гвозди из двери?
Ни слова не говоря, Мактиг направился назад. Бенсон рявкнул:
– Куда это вы?
Мактиг остановился.
– Вы ведь не думаете, что я буду дёргать гвозди зубами? Я иду за инструментами.
Он прошёл по палубе к груде инструментов, которые мы прихватили с собой. И вернулся странно усталой походкой – может, лучше назвать это печальной покорностью, потому что, конечно, груз из лома лопаты, клещей и молотка не мог так его утомить. Подойдя, он напряжённо застыл рядом с Бенсоном, ожидая приказаний. Луч фонарика Большого Джима, устремившийся к двери каюты, послужил указательным пальцем.
Мактиг пошёл к двери, но остановился перед грудой песка у входа в неё. Она была округлой и походила на могилу. Чедвик лениво побрёл вслед за Мактигом, за ним я. Бенсон, как и Мактиг, остановился возле груды песка.
Оба смотрели на песок – с дурными предчувствиями, как показалось мне. Плотно слежавшиеся песчинки серебристо сверкали. Отражение, которое они отбрасывали на лицо Бенсона, было зловещим. Бенсон сразу словно бы похудел, резко выступили скулы, углубились морщины.
Я узнал это лицо: такое выражение было у него во время урагана, когда я ухаживал за ним, лицо с портрета над койкой. Лицо старого капитана.
На верхушке груды лежала боцманская дудка, как будто кто-то осторожно положил её туда, и никакие песчинки на ней не свидетельствовали, что её откопал ветер. Действительно, словно кто-то осторожно, аккуратно – и недавно – положил её сюда. Специально, чтобы мы её обнаружили.
Чедвик наклонился, поднял её. Бенсон внимательно следил за ним, Мактиг слегка отодвинулся. Чедвик не стал дуть в дудку, но сжал её пальцами, охватив кольцом – сигнал «все наверх». Потом протянул её Бенсону, который не шевельнулся. Чедвик некоторое время смотрел на дудку, словно ему самому она не нравилась, потом неохотно сунул в карман. Взгляд, брошенный им на Мактига, явно утверждал, что именно тот положил дудку на песок.
Мактиг произнёс:
– Тут должно быть что-нибудь ещё. Но что? Может быть, кости человека, забивавшего шипы?
Прекрасная возможность для Чедвика сделать ещё одно пренебрежительное замечание насчёт суеверий Мактига или того, как тот готовит сценические эффекты. Но помешал Бенсон. Он прошептал, словно описывая, что привиделось ему во сне:
– Кости Слима Бэнга!
Это замечание не поразило Мактига, как меня или Чедвика: он принял его как должное. Я почувствовал на себе взгляд Чедвика. Слова Бенсона были бессмысленны: в данный момент Слим Бэнг, целый и невредимый, спит на борту «Сьюзан Энн». Но даже если это и не так, вряд ли с того времени, когда мы в последний раз его видели, он мог бы превратиться в кости.
Чедвик многозначительно покачал головой. Мактиг спокойно сказал:
– Кости Слима Бэнга? Не знаю. Может, тут вообще нет костей, их смыло…
Инструменты ударились о доски палубы: побуждаемый каким-то внутренним чутьём, Мактиг бросил их, одновременно отпрыгнув назад. В тот же момент Бенсон выкрикнул что-то нечленораздельное, фонарик выпал у него из руки. Мгновенное замешательство, и я отскочил, уворачиваясь от падающих инструментов.
Лом ударился о палубу со звуком, похожим на глубокий колокольный звон. Этот звон и вывел всех из оцепенения. При свете упавшего фонарика я увидел, что Бенсон застыл в удивлении, рот его широко раскрыт, одна рука поднята в отчаянном жесте. Я видел, как он обменялся взглядом с ирландцем, но значения этого взгляда не смог понять.
Затем Бенсон и Чедвик одновременно наклонились, чтобы поднять фонарик, а мы с Мактигом потянулись к упавшим инструментам.
Бенсон удивлённо, как ученик учителя, спросил у Мактига:
– Что случилось, Майк?
Мактиг распрямился, держа инструменты в руках.
– Не знаю, сэр. Мне показалось, что я… что-то вспомнил.
– Что? – быстро спросил Бенсон, но Мактиг уже повернулся ко мне.
– Док, вы должны знать, о чём я говорю. Такое ощущение, словно должно случиться что-то, случившееся уже давно.
Но прежде чем я смог объяснить феномен двойной памяти, он сказал, ни к кому не обращаясь:
– Это все проклятый корабль! Послушайтесь моего совета, оставьте его гнить…
Чедвик вкрадчиво вмешался:
– Ещё одно прекрасное представление, Майк?
Рука Мактига, сжимавшая лом, побелела. Он вызывающе посмотрел на Чедвика, гневно перешагнул через груду песка и подошёл к заколоченной двери. Потрогал один из больших гвоздей, повернул его.
– Свободно, – сказал он, опуская инструменты. Он выдернул гвоздь. – Как будто его много лет дёргали рукой. – Потом, как бы успокаивая себя: – Их забили, когда шхуна была на плаву, а дерево влажное. В песке дерево высохло и ослабило зажим.