Черное перо серой вороны
Шрифт:
– Это я понимаю, – кивнул головой Осевкин. – И в ближайшее же время привлеку к этому делу дизайнеров и текстовиков.
– Вот и хорошо, – кивнул головой Нескин, а когда глянул на своего собеседника, встретился с его змеиным взглядом, почувствовал себя неуютно.
Они молчали, потягивая коньяк, каждый думал при этом об одном и том же – о водочном конвейере, который приносит дохода не меньше, чем все остальные, при этом государству как бы и невдомек, что оно может черпать отсюда миллиарды и миллиарды, если наложит на производство водки свою руку. И не только у Осевкина. В то же время Нескин понимал, что оно, это чертово государство, поумнев, рано или поздно руку таки наложит, и что тогда останется в сухом остатке? А с другой стороны, даже несколько месяцев могли бы существенно поправить его,
– Я краем уха слыхал, что водка «Угорская» делается на нашем Комбинате… – И замолчал, давая Осевикну осмыслить сказанное.
– Ну и что? – вопросом на вопрос ответил Осевкин, не отрывая взгляда от лица гостя. – Нормальная предпринимательская инициатива, – добавил он после небольшой паузы.
– Я не говорю – ненормальная, – твердым голосом заговорил Нескин и даже круглое лицо его поджалось и окостенело. – Но все, что выпускается на Комбинате, есть не только твоя собственность, но и собственность концерна. Комбинат платит за землю, за воду, электричество, за наем рабочих, подоходный налог и так далее. Все эти платы идут из прибыли. А ты утаиваешь значительную ее часть.
– Твои жиды не обеднеют, – скривил Осевкин губы. – Им легко командовать и рассылать инструкции, сидя в Германии. Хапнули в России несколько миллиардов баксов из фонда МВФ и из других фондов, а теперь корчат из себя законопослушных пай-мальчиков. Что ты думаешь, мы тут сидим в глуши и ни хрена не знаем про их махинации? Все мы знаем.
– Я не о том, Сева, – перешел на примиряющий тон Нескин. – Поверь, мне особой нужды нет выкручиваться ради их прибылей. Хотя там есть и моя доля. Но вот представь себе такую ситуацию: приезжает с ревизией кто-то другой, тебе совершенно не известный человек. И какие последуют из этого практические шаги? А очень даже простые: твои активы замораживаются, цистерны с химией идут мимо Угорска, на тебя подают в суд, и все, кто раньше подавал тебе руку, от тебя отвернутся. Тебе это надо?
– Мне это не надо, Арончик. И поэтому я предлагаю тебе долю со своего бизнеса. Скажем, пятнадцать процентов.
– Ты что, смеешься надо мной, Сева? – воскликнул Нескин возмущенным голосом. – Что такое пятнадцать процентов? Тьфу!
– А сколько ты хочешь?
– Половину.
– Ну, ты даешь, Арончик! – возмутился Осевкин. – Пришел на готовенькое и – отдай половину! Где это ты нахватался таких, можно сказать, космических аппетитов? Половину… Во даешь! А ты знаешь, во сколько это мне стало? И не только в деньгах, но и в нервах? Ты думаешь, откуда я получаю спирт? С «Кристалла»? Черта с два! Я получаю спирт из Дагестана, из Северной Осетии. А там живут парни, которые даже спят с «калашами». Попробуй-ка к ним сунуться – без головы вернешься. А я и сунулся и договорился. Чего мне это стоило, только богу известно. Или аллаху.
– Да, я понимаю: криминагенная обстановка, терроризм и прочее. Но и ты меня пойми тоже. Если братья пронюхают о нашей сделке, больше всего пострадаю я. От них не только в России, но в джунглях Амазонки не спрячешься. К тому же они сами платят большие проценты, – помимо подоходных и прочих налогов, – а те, кому они платят, умеют считать каждый доллар, а главное – находить должников. Сам знаешь: лучшая разведка в мире и тому подобное… Впрочем, это не столь важно. Так на чем порешим?
– Двадцать – и ни процентом больше. Я тоже плачу. На мне висят и городская дума, и милиция-полиция, и местное отделение партии, и черт знает кто еще. И вся эта сволочь тоже умеет считать каждый рубль.
– Хорошо, – после непродолжительного молчания согласился Нескин. Спросил: – Будем подписывать договор или договоримся по-джентльменски?
– А как хочешь, так и сделаем, – усмехнулся Осевкин, и эта усмешка змеиным холодком проникла в грудь Нескину, заставив его вспомнить еще не такие уж и далекие лихие времена.
Глава 14
Солнце едва оторвалось от зубчатой кромки леса, его лучи лишь вскользь касались земли, не пробивая тонкого покрывала тумана, но он уже беспокойно клубился вдоль речки, устремляя вверх прозрачные пряди, пришел в движение над лугами, болотами и озерами. Лишь молчаливый лес, соединив вверху кроны деревьев, облитые золотом солнечных лучей, редкие из них пропускал под свой полог, поэтому туман здесь не только не таял, а густел еще больше, отчего особенно отчетливо и дробно звучала в лесу капель, наполняя его чем-то таинственным и странным, как будто какие-то невидимые существа гонялись друг за другом на тоненьких ножках, то сходясь в одном месте, то разбегаясь в разные стороны.
Стояла пора второй половины лета. Многие птицы уже высидели птенцов и теперь молча копошились вместе со своим потомством в траве и прошлогодней листве, отыскивая корм; невидимые в тумане синицы деловито порхали среди ветвей, перекликаясь тоненькими звенящими голосами; с неба падали тоскливые клики ястребов, которые, кружась в восходящих потоках воздуха, поднимались все выше и выше, превращаясь в едва заметные точки.
Двое мальчишек, два друга-приятеля, Павел Лукашин и Костя Аксютин, промокшие и продрогшие, выбрались из особенно густого тумана, заполнявшего Гнилой овраг, остановились у задней стены гаражей. Стараясь не шуметь, приставили одну из лестниц и по ней забрались на крышу. Хотя пространство между гаражами тоже заполнено туманом, однако не таким густым, как в овраге, и с крыши хорошо видны незавершенные надписи, оставленные ими вчера. Худо лишь то, что кое-где возле гаражей уже копошились люди, а поэтому их план завершить надписи с утра, не оставляя на вечер, может оказаться под угрозой срыва. Костя и цифровую камеру взял, чтобы сфотографировать, а потом выставить это в Интернете на президентском сайте. Уж он бы, Пашка, постарался сочинить такой текст, чтобы президент сразу же приказал назначить над Осевкиным суд. И над другими, которые воруют и обманывают. У Пашки это хорошо получается. У него самые лучшие сочинения по литературе: сам дядя Филя его хвалит и обещает послать одно из его сочинений на конкурс в Москву. Как будет здорово, если удастся то, что они задумали! Тогда бы остальные пацаны, особенно Серый, увидели, что они, Пашка и Костя, тоже на что-то способны. И даже на многое. А то их все считают слабаками, ни на что не пригодными.
– Я ж говорил, – прошептал Костя прямо в ухо Пашке, – что с утра здесь всегда народ. А ты – пошли и пошли. Вот тебе и пошли.
– Ништяк, – тоже шепотом ответил Пашка. – Они сейчас уедут на дачи и огороды. А потом тут никого не будет.
– Жди, когда уедут. Так тут и просидим без толку, – уже начинал капризничать Костя. У него всегда так: сперва загорится, а чуть что, так и скис.
И Пашка уверенным тоном добавил:
– Через полчаса тут никого не будет. Вот увидишь.
И точно. Сперва одна машина, светя фарами, проехала мимо, за ней другая, третья. Правда, народ подходил еще, перекликался, гремели и лязгали железные двери, урчали моторы, но машины одна за другой, хрустя недавно подсыпанным гравием, покидали пространство между гаражами, исчезая из виду. И наступил момент, когда лишь в самом дальнем конце еще кто-то возился, лежа под машиной, наполовину выдвинутой из гаража.
– Я пошел, – прошептал Пашка и, продвинув бревнышко с перекладинами по крыше к самому краю, стал спускать его вниз.
Костя помог ему, придержив бревнышко, чтобы не поехало, а сам остался наверху следить, чтобы кто-нибудь ненароком не застал их врасплох. Ну и, разумеется, сфотографировать надписи. И самого Пашку за работой. Ну, просто так, на память. Интересно же будет глянуть, когда они вырастут и все люди станут честными и справедливыми. И Костя, вынув камеру из футляра стал снимать. И так увлекся, что не заметил, как откуда-то появились двое: дядька и тетка, и дядька неожиданно рявкнул:
– Это что еще такое? А ну стоять!
Пашка обернулся, глянул на дядьку, на Костю, застывшего на крыше истуканом с камерой в руках, и кинулся к лестнице. Но он едва успел схватиться за бревнышко, как оно поехало вбок, и Пашка, чтобы не упасть вместе с ним, попытался уцепиться руками за выступ крыши, но его сдернули и швырнули на острый гравий, устилающий пространство между гаражами и еще хорошенько не примятый колесами машин. Он больно ударился головой и даже на мгновение потерял сознание.