Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
— Сдаюсь! Ну, что вам еще? Я — Фриде!
Этим воспользовались запорожцы. Двум из них удалось умчать с собой и Фриде, оставив полякам вместо него Краснова.
В варшавской тюрьме в подвальном этаже, за толстой железной решеткой, долго после того можно было видеть иногда худое, бледное лицо, заросшее густой, свалявшейся, как войлок, бородой.
И старый тюремщик говорил любопытным:
— Вы знаете, кто это? Это — знаменитый саксонский ученый, который хотел, было, уйти к москалям, чтобы выучить их воевать с нами, но, благодарение Богу, мы его поймали.
Старый тюремщик не мог понять только, почему при этих словах в глазах узника загорались вдруг искры веселого смеха. Он не мог слышать, как узник шептал, слабо шевеля бескровными губами, на чистом русском языке:
— Как же, поймали, — ищи ветра в поле!
„Черный пан"
(Из украинских преданий).
I.
Это было давно, — когда еще Киев был польским городом, и вся Украйна тоже принадлежала Польше.
Верстах в шестидесяти от Киева тогда жил польский пан, Ромуальд Свентицкий.
О нем и до сих пор еще вспоминают в той местности.
Его считали колдуном, он не ходил в церковь, не соблюдал постов, водил дружбу с татарами и казаками, и старые люди рассказывали про него, будто он продал свою душу дьяволу, отрекся от Церкви и поклялся, что на мече его никогда не высохнет христианская кровь.
И когда ворота старого замка, где он жил, отворялись, и из них выезжал страшный всадник на черном коне, в черных латах, какие тогда уже редко кто носил, и в шлеме с опущенным забралом, — жители окрестных деревень трепетали и ждали грозы.
Казалось, это встал из могилы воин далекого старого времени…
С ужасом смотрели на него и хлопы, и гордые паны, потому что появление его всегда знаменовало какое-нибудь злодейство, которое совершалось потом и заставляло трепетать самое мужественное сердце.
Вся жизнь его прошла в грабежах и разбоях.
Он не щадил ни богатых, ни бедных. Часто он становился во главе ста пятидесяти казаков и жег, и грабил по окрестностям все, что ни попадалось на пути.
Впрочем, он всегда действовал под чужим именем и так ловко, что явных улик в совершенных им преступлениях не мог представить никто.
Жена его умерла еще в молодых летах, оставив ему сына, маленького Влодека. Но на сына он почти не обращал внимания…
Мальчик рос хилый болезненный… Суровому солдату нужен был не такой преемник бранной славы его воинственных предков.
Однажды, в припадке ярости за то, что Влодек разбил какую-то дорогую вазу, он так неосторожно толкнул его, что ребенок упал замертво.
Свентицкий даже не захотел взглянуть на него и уехал на охоту. А на другой день ему принесли грустную весть… Влодек лишился рассудка.
Пан Ромуальд не выказал ни жалости, ни участия.
— Знайте вы, сказал он слугам, в то время как они, окончив доклад, стояли перед ним в почтительной позе, —знайте вы и скажите всем, чтобы он не попадался мне больше на глаза.
С этого момента Влодек всецело перешел на попечение дворни.
Между челядью Свентицкого был один иностранец по имени Георг. Как-то давно, лет десять тому назад, он постучался у ворот замка и просил ночлега. Он назвал себя врачом и путешественником. Свентицкий впустил его, но объявил пленником и пригрозит смертью, если он попытается бежать.
Так он с тех пор и остался в замке.
Он много рассказывал о своей родине, — о теплой стране, где не бывает зимы, о горах и море, о горячих скалах и зеленых виноградниках.
Но он говорил, что был во многих землях и везде находил себе дело, и значит, и тут в нем может оказаться нужда…
И он сказал Свентицкому, что рад служить ему и его слугам своим искусством и своим знанием…
Он, действительно, умел лечить разные болезни и заживлять раны, составлял микстуры, и мази, и был сведущ в астрономии и других науках.
Он, может быть, правда, был великий ученый, потому что в то время были такие ученые, которые всю жизнь проводили в странствованиях, собирая или сея семена своей науки; но, должно Быть, у него было великое сердце, если он сам пожелал остаться в стране, почти не тронутой цивилизацией, какими тогда были украинские степи, среди людей, видевших в нем, самое большее, хорошего аптекаря.
Он только знал, что эти люди, в известных случаях жизни, также беспомощны, как все невежественные люди, и бродят во тьме, а у него есть знания, которые не должно держать про себя.
Предание ничего не говорит об этом; оно только сохранило его имя да то, что он Был врач.
Никто не знал, какой он национальности. Если к нему обращались с вопросом об его происхождении, он обыкновенно отвечал:
— Не все ли вам равно? Бог создал человека и создал мир, и у всех одно отечество — мир и один Господин — на Небе…
Этому-то странному человеку, слуги и решили поручить уход за своим маленьким паном.
— Может, он его вылечит, — говорили они, — так как умеет лечить раны, и, если Господь не дал паничу быть воином, то он переймет от него разные науки и будет духовной особой.
Но Влодеку не суждено было сделаться ни воином, ни духовной особой.
Скоро стало известно, что безумие его неизлечимо… И когда он встал, наконец, с постели и мог ходить, он не узнавал ни своего замка, ни своих слуг, ни своих полей. Безучастными глазами смотрел он вокруг и лепетал всего только одну фразу: