Чернокнижник Молчанов [Исторические повести и сказания.]
Шрифт:
Одним ударом он надеялся купить забвение своим прежним преступлениям; он рассудил справедливо, что защита монастыря против казаков, несомненно, будет поставлена ему в заслугу перед Церковью и государством.
Казаки были „схизматики», —значит, враги католической Церкви и враги государства, как казаки.
Кроме того, пан Ромуальд надеялся и хорошо „заработать на этом деле… “Отпустив „офицеров", Свентицкий стал и сам готовиться в путь.
Он не надел ни своей брони, ни своего шлема. Он рассчитывал прибыть в монастырь к вечеру, а в таком вооружении его могли и не пустить в позднее время: он и в монастыре был хорошо известен… В конце-концов, конечно, он все-таки добился бы свидания с настоятелем, но он не хотел; лишних проволочек.
И он приказал подать слуге свой и обычный домашний костюм. Только под ним он надел кольчугу и пристегнул саблю у пояса. Также велел он одеться и офицеру, которого брал с собой
Полчаса спустя, из ворот замка выехали три всадника, Двое из них были в обыкновенном дорожном платье и производили впечатление слуги и господина, отправляющихся куда-нибудь неподалеку; третий, по-видимому, воин, с мушкетом и пикой, казалось, собрался на войну. Сначала все трое ехали вместе потом тот, который был вооружен, повернул в сторону и погнал коня в степь, по направлению к лесу, синевшему на горизонте; двое других легкой рысью поехали по Большой дороге.
Сумерки сгущались; над степью клубился туман. Было тихо. Только откуда-то издали чуть слышно доносился благовест.
По Днепру далеко слышно, и это, может-быть, благовестили к вечерне в Киеве.
Всадник, бывший, судя по костюму, слугой, снял шапку и перекрестился:
— Помогай нам, Боже!.. — прошептал он.
Скоро всадники совсем скрылись вдали, окутанные вечерним туманом…
Благовест стих.
Огромная красная луна показалась из-за леса. Наступала ночь.
Свентицкий все обдумал и все взвесил, принял в расчёт и характер настоятеля монастыря, человека далеко не воинственного, и то, что монастырь сам не в силах отбиться от казаков. Явившись в монастырь, он недолго оставался у настоятеля и сейчас же принялся за выполнение своего плана обороны.
Было уж поздно, и нужно было торопиться.
Вдоль монастырской стены, с той стороны, где были ворота, тянулся глубокий овраг, промытый весенними водами; через овраг был мост, как раз против ворот.
Через этот мост, только и можно было попасть в монастырь.
Под мостом и по берегу оврага Свентицкий заложил сильные пороховые мины, соединив их мятой паклей, насыщенной пороховой пылью, чтобы мины действовали одновременно, и условленными, затем, двумя выстрелами из пистолетов, подал казакам сигнал к атаке…
А его „офицер “, привыкший во всем повиноваться господину, когда атакующие скучились на мосту и на берегу оврага перед мостом, зажег фитиль у главной мины…
…Немного казаков спаслось от страшного взрыва.
Целый столб огня поднялся над оврагом, и оглушительный грохот потряс монастырские стены; потом все снова погрузилось в тьму, и все стихло.
Слышался только удаляющийся конский топот, но и он скоро замолк вдали.
III.
Хлопцы! Гей хлопцы! — кричал Кастырка, натягивая поводья и силясь остановить коня, и в голосе его слышались и гнев, и отчаяние, а в глазах горел огонь непримиримой ненависти и мести.
В разных направлениях по степи скакали казаки.
Некоторым удалось сдержать испуганных лошадей, и они спешили к нему, суровые, мрачные и молчаливые.
Сильным движением руки он, наконец, осадил своего скакуна.
— Ну, что? — обратился он к казакам, когда они окружили его. — Э, да немного ж нас осталось!
— Чтоб его черти забрали, Иуду! — сказал один из казаков.
Кастырка вынул саблю и, держа ее за лезвие обеими руками перед собою, проговорил, поднимая глаза к небу:
— Боже великий… Боже ж мий, Ты видишь, где твои верныя детки?.. Так, за не понюх табаку пропали… Пусть же на том свете меня за язык тянуть будут если я не исполню своей клятвы! Аминь.
Он поцеловал саблю и опустил ее в ножны.
Казаки молчали, обнажив головы. Потом один спросил:
— А какая ж ваша клятва, пан сотник?
— Клятва тут, — сказал он, ткнув себя пальцем в грудь, — и я не хочу только говорить, потому что сейчас же стану ругаться, а это нехорошо, когда говоришь «аминь».
— Что же вы думаете сделать?
— Я? — ответил Кастырка, задумчиво опуская голову. — Я сдеру с него кожу, хоть он и пан, и говорят, сам дьявол ему заступник. Я его найду. Я за ним в пекло полезу.
Тогда и казаки сказали «аминь», и каждый в душе повторил ту же клятву.
И в воздухе точно шорох и легкий свист раздался и засверкали обнаженные сабли.
А ночь уже подходила к концу. Становилось светло. Небо на востоке побелело. Где-то в траве чирикала ранняя птичка.
У Кастырки в одной деревне, около Киева, был приятель Вус, такой же старый, как и сам Кастырка, и такой же головорез.
Вус был крив на один глаз и на левой руке не досчитывал нескольких пальцев.
Это, однако, его мало смущало.