Чернокнижник (сборник)
Шрифт:
Так и повелось с той поры: в грозовые ночи дуб оживал и с палицей в руке показывался у хат и на дорогах — подкарауливал девушку.
Минуло несколько лет; однажды красавица была на ярмарке, да запоздала из-за танцев и хмельного отца, и в обратный путь они тронулись совсем вечером.
Ночь застигла их в лесу; светил месяц, была тишина и вдруг сверкнула молния и, будто пушка, грохнул на весь лес удар грома. Сторонний проезжий люд поднял кверху головы — небо было чистое, синее и только, будто клок тумана, быстро
Подстегнули своих круторогих волов проезжие и за ближайшим поворотом дороги увидали стоявший воз с мертвой красавицей: пострадала только она одна — отец ее и сивые бугаи оказались лишь оглушенными.
— Вот какую историю рассказала мне владелица имения… — добавил доктор, помолчав.
— Красивая легенда… — отозвался один из нас.
— А что в ней правда?.. — спросил другой.
— Это уж решайте каждый по своему вкусу!.. — ответил доктор. — Впрочем, ведь мой рассказ еще не кончен!..
— Красавицу похоронили на общем кладбище; минуло лет двести и дуб неизвестно почему стал сохнуть. В народе начались смутные толки, будто гибель дуба предвещает тяжкие бедствие всему селению, и сход стариков и знахарей явился на панский двор с просьбой разрешить перенести останки убитой девушки на обрыв за парком и там предать их земле.
Тогда были еще живы родители Агнии Петровны, и они дали свое согласие.
Кости с торжеством перенесли под дуб, на могиле поставили памятничек-колонку с урной: век ведь тогда был сентиментальный!
Дерево начало поправляться и — сами видите — благоденствует посейчас!
Летом за дуб принялись хирурги — пилы и топоры. И когда отрубили один из толстых сухих суков и он с треском рухнул на землю, что-то блеснуло на дереве и к ногам Агнии Петровны подкатилось золотое кольцо очень старинной работы.
Стали исследовать место на дубе, где оно таилось, и у сращения сука со стволом обнаружилась трещина, наглухо заросшая корой.
Как видите, легенда запомнила что-то достоверное!
— А вы видели это кольцо?.. — спросил мой сосед.
— Видел: Агния Петровна всегда его носила…
— А какова дальнейшая судьба ее?
— Да судьба странная: кажется, всем с избытком был наделен человек и вот — поди ж ты: осталась старой девой. Драма ли какая произошла в ее жизни, горе ли — не знаю!
Однажды я осторожненько осведомился о причине этого.
Агния Петровна улыбнулась и показала мне свою руку с кольцом.
— Да ведь я же невеста дуба, милый доктор!.. — был ответ ее. — Он сам выбрал меня.
Она по сю пору жива, но где именно находится — наверное не знаю!
Еще туман висел над Прутом и донышко неба только что начало розоветь, когда горны запели зорю.
Лагерь зашевелился; стройные линии палаток сникли и исчезли; барабаны прогрохотали «на молитву» и по фронту покатилось — «Отче наш».
Сверкая штыками, густые колонны полка стали сползать с обрыва на дорогу; с нее открылся пышно вознесшийся к небу дуб-великан; он только один уже видел солнце и алая вершина его, казалось, улыбалась нам. Под ним белел памятничек; дальше, в конце парковой аллеи, хмурился коричневый дом с куполом.
Грянула полковая музыка, и ряды солдат разом подтянулись и пошли в ногу.
Я шагал около своей роты и думал о неведомой трагедии, когда-то разыгравшейся в тех благословенных краях, и о загадочной связи, существовавшей, как казалось мне, между рассказанными доктором событиями.
Огонек
(Рассказ)
Не спалось.
Я накинул бурку и вышел из душной избы в темень ночи и леса; шумело невидное, но близкое море; гул его то замирал, то усиливался и чудилось, будто по непроглядно-черному ущелью, под звездной россыпью, мчится в нашу глушь неведомо откуда взявшийся поезд; изломы высоких гор, чуть осиянные бледным фосфорическим светом, безмолвствовали.
Было свежо; на луговинке тонули во мраке два низеньких домика; в окошке ближайшего желтел огонек: там был таможенный пост Джубга, куда меня временно командировали из Кутаиса.
Я смотрел на звезды и рассеянно думал о безмерной дали, лежавшей между мной и Москвой.
Почудилось, будто в нескольких шагах от меня, на самом обрыве над морем, стоит чья-то тень.
— Кто здесь?.. — окликнул я; тень разделилась на две части и я распознал двух своих солдат-пограничников; в руках у них были винтовки.
— Мы это, ваше благородие!.. — вполголоса отозвался один.
— На что смотрите?.. — спросил я, подойдя вплотную.
— Так что ходит опять!.. — пояснил другой, маленький ростом.
— Кто ходит?
— Кто ж его знает… огонек какой-то!
— Где?.. — Я обеспокоился и оглядел черный простор перед собой; на море не мерцало ни искорки.
— Да не туда глядите, ваше благородие — левей надо!..
Я перевел глаза по указанному направлению и в полугоре приметил чуть дымившийся клочок тумана; сквозь него просвечивал не то фонарь, не то небольшой костер.
— Турки сигналят, контрабандисты?.. — спросил я и ощутил легкую жуть — сталкиваться с этими молодцами доводилось мне впервые!
— Не похоже… — отозвался второй солдат. — Турок с моря сигналы подает!
— А не пастухи ли костер разложили?
— Пастухов нет. Тут теперь сто верстов насквозь пройди, ни одного селенья не встренешь!
Я вспомнил, что после турецкой воины 1877 года черкесы, населявшие эту часть Кавказа, выселились в Турцию и за истекшие после того пятнадцать лет край запустел и задичал совершенно.