Чернокнижник (сборник)
Шрифт:
— Я воздаю каждому по заслугам!.. — сказал халиф. — И если Бог ваш найдет вас достойными, то спасет вас. Передаю суд над вами в Его руки! Говорите теперь с горою!
Он махнул рукой — и пресвитера и его спутника отвели перед середину толпы их сородичей и поставили лицом к горе. Оба они упали на колени, и старик воздел вверх руки.
— Отче наш… — пламенно начал он молиться вслух; всех подсудимых трясла лихорадка, ждали чуда, но его не было — каменные кручи высились недвижные, мертвые; не шевельнулись даже кусты на скале.
Пресвитер умолк, оглядел еще раз гору и упал ниц, закрыв лицо ладонями.
Сапожник
— Сдвинься с места!.. приди сюда!!… — сурово, с беспредельной верой воззвал он.
И вдруг все почувствовали, что земля всколыхнулась под ногами их; раздался гул; все, кто сидел, в стихийном ужасе повскакали с мест: каменные громады пошатнулись, ожили и, сыпля глыбами, двинулись на толпу.
Гора дохнула огнем; грохот потряс воздух; пепел и камни посыпались на персов.
Халиф едва успел вскочить в седло и все войско его, будто вспугнутые птицы, унеслось за ним в беспределье степи.
Сам собой напрашивается вопрос — быль это или легенда?
Я отвечу — быль, и вот почему.
Это древнее гнездо несториан, уцелевшее до наших дней, и поныне пользуется всякими привилегиями, каких не имеет ни одно из соседних селений, сплошь при том мусульманских; не коснулись его и беды времен религиозных преследований.
Близ селения действительно имеется на степи описанная выше гора и, когда я осматривал ее, то убедился, что она не что иное, как очень давно потухший вулкан, однажды пробудившийся на очень недолгое время несколько сот лет назад.
Около кратера его я услыхал и рассказ местного жителя, близко совпавший с сообщением Марко Поло.
И когда, выслушав своего спутника, старого несторианина, я неосторожно заметил, что его предков спасло не чудо, а простое, случайное землетрясение, он с глубокой верой совершенно правильно ответил: — «А разве не чудо, что оно произошло так вовремя?».
НЕЖИТЬ
Нежить
От края по край земли разбежались-раскинулись зеленые, высокие горы Македонии; сплошные, дремучие леса заливают их, селение там редкость — это немногочисленные, разбросанные в садах домики-сакли, сложенные из бурых известковых плит. Большая часть их в развалинах; турки и македонцы оставили во время войны свои старые гнезда и ушли искать новую долю и родину.
Брошенные сады разрослись, задичали; деревья стоят осыпанные сливами, фигами; больше всего миндаля — его целые десятины; из высокой травы глядят розы, мальвы и всевозможные цветы; редко кто прикасается к ним и к плодам.
Даже певчие птицы покинули эти места; их заменили стаи куропаток, тысячи перепелов да дикие кабаны.
Иногда в глухой лесной чаще, у входа в сумрачное ущелье, встает безмолвная сторожевая башня — привидение еще римских времен — или развалины замка с черными впадинами окон. Встречаются остатки загадочных, древних дорог, ведущих в неведомую глушь и глубь лесов, куда уже многие века не забредала человеческая нога… Кто их проводил и мостил, зачем, кто жил в башнях и замках — тайна!
Медведи, кабаны и лихорадка — вот главные владыки этих дебрей.
Путник, бредущий по промоинам, заменяющим здесь дороги, редкость; иногда он останавливается и прячется за куст или за ближайший могучий чинар: чудятся голоса и топот ног солдат пограничной стражи или комитов… но нет!., это вереница желто-черных черепах показывается навстречу и, тяжело ступая, направляется на водопой; впереди стучит самая большая, шествие замыкает наименьшая. Их здесь тысячи!
Горные цепи вздымаются одна за другой; волны их идут к югу; с последнего перевала открывается бирюзовое озеро Дойран, привольно разлегшееся в широкой долине; за ним, в синем тумане, опять встают горы — там уже Греция. А по эту сторону, вдоль берега, укрепленного набережной, тянутся извилины улиц мертвого города того же имени, что и озеро.
Крыши на домах его, большей частью двухэтажных, провалились; узкие улочки и площадь заросли бурьяном и кустами; в проломах окон горят красными огоньками яркие цветы гранат.
Кругом — ни души… одни ящерицы млеют на стенах, пригревшись на солнцепеке… полное безмолвие…
А подымешь вверх глаза — под самыми облаками на выступе скалы завидишь где-нибудь недвижное, черное пятнышко: это чувар или чабан, бродящий со стокой (отарой) овец, стоит на обрыве и смотрит на мир, лежащий у ног его.
Когда сумерки начнут заполнять ущелья и поползут к вершинам гор, на том месте яркой звездой загорится костер; чуть поодаль от него тесными валами укладывается стока; густой запах баранты пропитывает воздух.
Вокруг огня размещаются на ужин усатые, суровые чувары; под стать ночи, все на них черное — штаны, куртки, расшитые тесьмой, круглые шапочки; на плечах у всех накинуты белые войлочные чапаны… Позади людей, тоже ожидая ужина, сереет кольцо из огромных лохматых собак.
Вызвездит небо, кончается «вечера», люди и псы ложатся ближе к костру, но сон не приходит сразу — начинаются неторопливые разговоры… Много чудного услышишь в такие ночи от чабанов!..
…Возвращался из Струмицы Душан Проданович в село под Джевджелией, да засиделся по дороге со знакомым в свратиште (постоялый двор) за фляшицей ракии и собрался уходить уже под вечер.
Уговаривали его заночевать, напоминали, что коль ночь захватит в лесу, будет худо: зверя встретит — это еще полбеды, а ведь по дорогам мертвецы — упыри — бродят, прохожих ждут, чтобы кровь у них высосать: от этих спастись можно разве чудом!
Лишнее выпил Душан, да и торопился к тому же; решил, что поспеет к сумеркам дойти до ближайшего села и наверстает потерянное время. Перекинул он за спину суму, взял свой штап — палку с комлем на конце — и пустился в путь.
Прошагал с час времени — вспомнил, что есть другая дорога — ближайшая: стоило только взять влево, перевалить хребет, а там, по ущелью, уже рукой подать до села.
Бодро свернул Душан в сторону, песню замурлыкал; радостно ему почему-то стало, весело! Перебрался по седловине через гору, спустился по каменной осыпи в ущелье; там уже тень сырая залегла; выше, на бледном небе, скалы пурпурно-золотым узором горели.
Лес становился гуще; ручей шумел и белел между крупными валунами; начали меркнуть снизу вверх зубцы гор; под столетними деревами сгустились сумерки.