Черные банкиры
Шрифт:
– Простите мое старческое брюзжание, присаживайтесь, пожалуйста.
В Савельеве за несколько дней действительно произошла перемена. Из крепкого моложавого мужчины он превратился в старика с отечными мешками под глазами, отвисшим подбородком и дряблыми щеками.
– Степан Макарович, давайте-ка вместе еще раз посмотрим вашу кассету, – предложил Турецкий.
– Что вы? Зачем смаковать? Не понимаю. – В голосе Савельева послышалось раздражение.
– Ну, ладно, смотреть не будем, принесите ее сюда, я хочу подержать в руках.
Савельев
– Ее нет. Что ж такое? Куда она могла деваться? Соня! Соня! Иди сюда! – крикнул он гневно.
В комнату заглянула жена Савельева, немолодая, полная, ярко накрашенная женщина.
– Господи, что случилось?
– На полке лежала кассета. Ты ее не брала?
– Нет. Я в твой кабинет вообще не захожу, ты же знаешь. Приходила Поля, убирала. Может, она взяла?
– Господи! Это же дурдом! Как Поля может выносить вещи из дома?
– Подумаешь, вещь! Кассета!
– Уходи! Уходи с глаз моих!
– Степан Макарыч, веди себя прилично! – с достоинством одернула жена мужа и царственно удалилась.
В кабинете Савельева было душно и тесно, вдоль трех стен громоздились стеллажи с книгами, стол завален бумагами и газетами, какие-то папки валялись на полу подле стола. Это был хаос, понятный только хозяину кабинета, который, очевидно, неплохо ориентировался в этом развале.
– У вас есть дети? – спросил Турецкий.
– Дочь замужем, живет отдельно, но часто навещает меня.
– А какие у вас отношения с зятем?
– Сволочь он. Но я терплю. Что мне остается делать?
– А почему, Степан Макарович, вы о нем такого мнения?
– Червяк земляной! Ползал, понимаешь, ползал, мы уж его с женой всеми силами отвадить пытались, нет, влез-таки в семью. Забрюхатил девку, деваться было некуда.
– Чем он занимается?
– Черт его знает! Клерк в каком-то банке! Все они теперь скороспелые. Ни образования, ни опыта за душой, а туда же, к деньгам руки тянут!
– Какие у вас с ним отношения?
– Да никаких! О чем я с ним буду говорить? Приходят иногда с дочерью, попьют чай с женой на кухне. И все…
– А вы не допускаете, что кто-то именно из вашей семьи устроил вам эту подлость?
– Об этом я и не подумал, – сразу насторожился Савельев. – Минутку, сейчас позвоню дочери.
Он снял трубку, набрал номер, поздоровался с дочерью, спросил ее:
– Люся, ты когда к нам с Иваном приходила в последний раз? В субботу? О, давненько я тебя уже не видел. Ты приди специально ко мне. Хочу на тебя посмотреть, а то тут дела, дела… Люся, ты с Иваном не брала у меня кассету? Да. Рылся, значит? Взял несколько штук? И где они теперь? У тебя лежат? Слушай, доча, привези мне их скорее, пожалуйста! Очень нужно. Я взял их на время у одного человека, надо срочно вернуть. После обеда? А раньше никак? Ну, хорошо. До встречи. Жду. Целую, приезжай!
– Что-то наклюнулось? – спросил Турецкий.
– Говорит, что зять взял несколько кассет, обещала привезти их после обеда. Одну минуту, я еще Поле позвоню.
Савельев опять стал крутить диск телефонного аппарата.
– Алло, Поля? Это Савельев, – сказал он строго. – Ты когда убирала у меня в комнате? В пятницу? А кассету на полке видела? И что? Ах, ты, ворона старая! Я же просил тебя никогда не трогать мои вещи! Просил!
Он разъяренно бросил трубку, засопел, шумно и зло, наконец, немного придя в себя, сказал:
– Женщина, которая у нас убирает, увидела кассету и отнесла ее на полку под видак, там ее Иван, наверно, и нашел. Втихаря посмотрел и решил отомстить. Вот сволочь! Родному тестю! Ничтожество!
– Что ж, Степан Макарович, моя помощь вам, надеюсь, больше не нужна. Позвольте откланяться. Как видите, в вашем несчастье нашей вины нет.
– Спасибо, Александр Борисович, за помощь в семейном расследовании. Я позвоню Казанскому и извинюсь за свою резкость. Ну, вы подумайте, какой подлец, как он меня достал! Разве думал я когда-нибудь, что от собственной дочери придет такое бесчестье! Ну что ж, за что боролись, на то и напоролись… Когда я стану просто пенсионером, они потеряют еще больше.
Савельев проводил Турецкого до двери, ворча под нос. Но это было похоже уже на старческое брюзжание. Из кухни вышла жена, заметила с укором:
– Степан Макарыч, у тебя давление, а ты все злишься! Может, пора подумать о здоровье?
– Молчи, коза старая! Надоела! Не имеешь мозгов, так хоть бы моими пользовалась!
Жена схватилась за голову и вдруг разрыдалась от обиды. Турецкий поспешил покинуть этот затхлый, заваленный ненужными вещами дом.
Медсестра, проводившая Турецкого в палату Геранина, сказала:
– Врач снова разрешил вам поговорить с больным пятнадцать минут, имейте это в виду.
Милое женское личико сегодня не было столь сурово, как вчера. Турецкий шутливо обнял ее за талию, прошептал, наклоняясь к уху:
– А вы не выдадите меня, если я пробуду с ним на пять минут больше?
– А что мне за это будет? – спросила она кокетливо.
– Вы хотите получить взятку от следователя Генпрокуратуры? – тихо засмеялся Турецкий.
– Вот именно, – заулыбалась она и прильнула к его плечу.
– Хорошо, определитесь с видом валюты, – ответил он и поспешил в палату.
Лицо Геранина на белой подушке выглядело безжизненным. Турецкий в нерешительности остановился у кровати, подождал несколько секунд, потом тронул руку больного. Геранин открыл глаза и, как показалось следователю, не сразу узнал его.
– А, это вы? – сказал он, и голос его прозвучал словно из-под земли. – Я думал о вас.
– А я нашел ту статью в «Независимой».
– Хорошо.
– Вы догадываетесь, кто мог бы написать этот пасквиль?