Черный цветок
Шрифт:
Он едва не сорвался, освобождая руку, но успел уцепиться за плющ покрепче. Выламывать из твердого дерева костыли голыми руками оказалось не так просто, но забиты они были не слишком тщательно — Есеня расшатал и выдернул сначала один, а с его помощью расковырял второй. Он показал Избору оба костыля, и тот легко толкнул окно вперед — оно распахнулось без скрипа, и, ударив Есеню по носу, чуть не сбросило его вниз.
— Осторожней надо! — зашипел он и с трудом спустился чуть ниже.
— Давай руку, — ответил Избор.
— Да я сам! —
— Как? Как тебе это удалось? — Избор отступил на шаг, давая Есене возможность выбраться в комнату.
— Да очень просто, — Есеня отряхнул ладони.
Избор вернулся к окну, взялся руками за наличники и глубоко вдохнул.
— Ветер, — тихо сказал он.
— Чего? — не понял Есеня.
— Вольный ветер.
— Холодно там, — пожал он плечами, — лучше бы ты его закрыл, пока стража не увидела.
Избор оглянулся и пристально посмотрел на Есеню. И не только пристально, а как-то… заносчиво. Словно Есеня его чем-то оскорбил. Но окно закрыл и, не обращая внимания на гостя, прошел внутрь комнаты.
— А что, ты никогда не слышал, что к благородным господам чернь должна обращаться на «вы»? — спросил он, не оглядываясь.
— А хочешь, я щас вылезу обратно, и костыли на место вставлю? — хмыкнул в ответ Есеня — он не любил, когда кто-то учит его, как надо себя вести, ему для этого вполне хватало отца.
Избор резко оглянулся и смерил Есеню взглядом.
— Ах ты… Жмуренок… — посмеялся он.
— Меня зовут Балуй, — гордо ответил Есеня.
Лицо Избора на миг исказилось гримасой отвращения, и он качнул головой:
— Балуй… Надо же… Ну заходи, Балуй. Садись.
Есеня растерянно осмотрелся — куда тут садиться? Но решил не ударить в грязь лицом и выбрал наиболее похожее на лавку сооружение, только низкое и с высоким зеркалом сзади.
Избор скривился:
— Погоди. Во-первых, здесь не сидят, бестолочь! Это трюмо. Во-вторых, ты слишком мокрый и грязный.
— Под стеной проплыл, вот и мокрый, — обижено буркнул Есеня, — а грязный — так это стены у тебя такие, не у меня.
— Пойдем, — Избор направился к двери и Есеня обратил внимание на совершенно белую стену, измазанную углем. Наверное, это был рисунок. Он пару секунд рассматривал странное изображение.
— Это ты сам нарисовал? — спросил он на всякий случай.
— Нравится? — Избор снова чем-то остался недоволен.
— Вообще-то не очень… Непонятно ничего, — по спине пробежали мурашки — в рисунке Есене почудилось что-то нехорошее.
Избор махнул рукой и распахнул дверь в другую комнату. Там тоже горели свечи, она оказалась еще более роскошной, чем первая: много мебели, странное сооружение посередине — всё в занавесках. Избор открыл следующую дверь, за которой было совершенно темно, и, пока он возился с масляной лампой, Есеня рассматривал окружающую обстановку.
— Иди сюда, — позвал Избор, и Есеня оглянулся.
Такого он не видел никогда в жизни. Маленькая комната без окон со всех сторон была отделана цветными изразцами, они отражали свет яркой масляной лампы, сияли, блестели… Золотые ручки, подставки, крючки — там сияло все! У дальней стены стояло белое каменное корыто на ножках — глубокое и широкое. И тоже сияло. Есеня пригляделся — на каждом изразце имелась картинка, маленькая, но очень красивая. Он подошел поближе: грудастые девки с козлятами, деревья, пастухи, одетые как благородные, но с кнутами в руках, целующиеся парочки.
— Вот это да! — выдохнул он.
— Что тебе так понравилось? — скептически поинтересовался Избор.
— Девки, — Есеня облизал губы, — это тоже ты сам рисовал?
— Это называется «пастораль», — вздохнул Избор, — и я такого не пишу.
— А корыто зачем?
— Это ванная комната. Тут моются. Раздевайся, вода еще не остыла.
— Моются? — Есеня озадаченно посмотрел вокруг. Однозначно, благородные не вполне нормальные люди.
— Да, моются, не вижу в этом ничего удивительного. Или ты никогда не мылся?
— Мылся, конечно.
— Раздевайся, я наберу тебе воду.
— Да зачем? Сейчас обратно полезем, опять весь испачкаюсь.
Избор остановился и присел на край ванны.
— Обратно? Я… я не подумал об этом. Мне даже в голову это не могло прийти. Как странно. Я так хотел свободы, а когда у меня появляется реальная возможность, я не знаю, что с ней делать… Как странно.
— Да я вообще не понимаю, почему ты не высадил эту раму и не ушел, — пожал плечами Есеня.
— Действительно… Но ведь высоко? — лицо Избора было задумчивым.
— Да две сажени до террасы, а потом лестница. Можно подумать, здесь я живу, а не ты! — Есеня хохотнул.
— Послушай, а медальон все еще у тебя? — неожиданно спросил Избор.
— Я его спрятал, — Есеня хитро прищурился.
— Почему? Зачем? Почему ты не отдал его страже?
— Ну, не они мне его дали, не им и забирать. А надо было?
— Нет, конечно, не надо. Ты что, хотел получить от меня деньги?
— Да зачем мне твои деньги! Золотой и разменять-то трудно, не то что потратить. Дал бы тогда серебряник, вот я бы развернулся!
Избор посмотрел на него с жалостью, но все же продолжил расспросы:
— Тогда почему? Я не понимаю.
— Что почему? Почему не отдал страже? Сказал же — не они мне его давали.
— Это что — кодекс чести? — усмехнулся Избор.
Есеня не понял, что тот имеет в виду, и равнодушно посмотрел в потолок. Избор поднялся, засунул руки в карманы халата и вышел в большую комнату.
— Знать бы, сколько осталось до рассвета…
Есеня пожал плечами и подошел к окну, выходящему на север.