Черный Город
Шрифт:
— Кроме того, — добавила Кассандра, — все, что мы узнаем об этом городе, может оказаться очень нужным для спасения твоих соплеменников. Помни, что от того, насколько значительным будет это место, зависит то, сможем ли мы задержать затопление.
Голубоглазый туземец задумался над словами своих спутников. Судя по выражению его лица, они его не очень-то убедили, но он все же стал, как и мы, собирать хворост для костра.
Несколько минут спустя мы уже поднимались по крутым ступенькам каменной лестницы, ставя ноги очень осторожно, чтобы не дай бог не поскользнуться. Хотя эти гранитные ступеньки были, конечно же, прочными, эрозия и покрывавший их черный лишайник сделали их необычайно скользкими, а значит, стоило кому-нибудь из нас споткнуться — и он скатился бы по крутым ступенькам вниз, ломая себе кости. Поэтому мы в конце концов стали взбираться уже на трех конечностях, то есть помогая себе одной рукой. Вторая рука у всех нас была занята — каждый держал охапку веток для костра, как сухих, так и зеленых, которые были нужны для того, чтобы костер посильнее дымил.
Добравшись до третьей ступени пирамиды, находившейся на высоте примерно тридцати метров, мы оказались выше крон большинства деревьев, под прямыми лучами солнца, которых мы совсем не ощущали, когда шли по земле под почти непроницаемыми верхними ярусами растительности сельвы.
Хорошо, что в это время суток солнце уже заходило за горизонт, а потому нам не грозила изнурительная жара, которая мучила бы нас, если бы мы оказались здесь несколько часов назад. Однако до наступления темноты оставалось менее часа, и мне, конечно же, не хотелось карабкаться по ступенькам под покровом ночи.
— Давайте на минутку остановимся и передохнем, — прохрипел, тяжело дыша, профессор. — Я уже больше не могу.
— Никакого отдыха, проф, — поспешил возразить я. — Не нужно останавливаться, мы ведь уже преодолели половину пути.
Профессор, игнорируя мои слова, тяжело опустился на ступеньку. Положив охапку хвороста на колени, он достал из кармана очень грязный платок и вытер пот со лба.
— Мне необходимо хоть немного отдышаться, иначе вам придется нести меня на руках.
— Если вам двоим нужно побыть наедине друг с другом, мы можем оставить вас здесь одних, — фыркнула Кассандра, докарабкавшись по лестнице до того места, где находились мы с профессором.
— Ты что, ревнуешь? — насмешливо спросил я, глядя на нее.
Мексиканка бросила на меня равнодушный взгляд и, обойдя нас с профессором, села на ступеньке на десяток метров выше по лестнице. Рядом с ней сел Иак, следовавший за ней, словно тень.
Профессор повернулся ко мне и, вопросительно подняв брови, тихонько спросил:
— Что, черт возьми, между вами произошло? Вы как кошка с собакой!
— Ну, видите ли… — ответил я, глядя на свои ногти, как всегда изгрызенные. — Такое в жизни бывает.
— Но у вас же все так замечательно начиналось… — напомнил мне профессор. — Вы казались мне самой влюбленной парочкой на свете, а потом вдруг ни с того ни с сего расстались. Между вами возник какой-то серьезный конфликт?
— По правде говоря… нет.
— Почему же тогда вы расстались?
Этот вопрос я и сам задавал себе в течение нескольких месяцев, но даже и теперь толком не знал, как на него ответить.
— Наверное, потому, что я пришел к выводу, что семейная жизнь — это не для меня, — сказал я, отвечая не столько своему собеседнику, сколько себе самому. — В моей душе есть что-то такое, что заставляет меня отдавать предпочтение одиночеству. Поэтому, вместо того чтобы продолжать поддерживать отношения, которые в итоге все равно завершились бы разрывом, я решил, что чем раньше я положу им конец, тем менее болезненным этот разрыв будет для нас обоих… Впрочем, возможно, я ошибался. Кто знает…
Профессор пристально посмотрел на меня. Мне показалось, что он прикидывает в уме, в самом ли деле я такой дурак или просто придуриваюсь.
— Но… у тебя же было немало женщин, — с недоумением сказал он. — Я даже помню, что с одной девушкой ты встречался довольно долго.
— Это были другие времена, проф. Тогда я воспринимал все как нечто временное, и каждая из моих женщин была для меня в определенной степени небольшим приключением, которое меня забавляло, — только и всего. Однако, как вы и сами знаете, с годами взгляды на жизнь меняются, и Касси… — Я с грустью прищелкнул языком.
— Кассандра — совсем другая, — кивнул профессор, догадавшись, что я хотел сказать.
— Я понял, что наши с ней отношения могут приобрести для меня уже гораздо более важное значение, — откровенно признался я, — и, прежде чем мой образ жизни вызвал бы у нее длинную череду обид и упреков, я дал ей понять, что нам лучше расстаться. Я наивно надеялся, что между нами сохранится хотя бы дружба.
— Мне кажется, ты поступил не очень-то разумно.
— Да, это верно. Для меня это стало настоящей катастрофой. И теперь каждый раз, когда я на нее смотрю…
— Ты по ней тоскуешь?
— Намного сильнее, чем я мог себе представить.
Мы оба посидели некоторое время молча, всматриваясь куда-то вдаль. Разговаривать на подобные темы всегда трудно.
Наконец мой старый друг нарушил молчание откровенным вопросом:
— А ей ты об этом говорил?
— Конечно же, нет. После того как я сам инициировал разрыв наших отношений, я не решаюсь ей об этом сказать. Это было бы с моей стороны как-то непорядочно.
— Как раз наоборот.
— Нет, я не могу. Я не должен этого делать.
— И можешь, и должен.
— Знаете, проф, — я, глубоко вздохнув, поднялся на ноги, — мне не хочется больше об этом говорить.
— Но я ваш друг — и твой, и Кассандры, — и для меня невыносимо наблюдать за тем, как вы оба мучаетесь.
Решив прекратить обсуждение моей личной жизни, я обхватил левой рукой свою охапку хвороста.
— Пока мы не выберемся из этой чертовой сельвы, — сказал я с унылым выражением лица, — вам придется с этим мириться.
Упершись правой рукой в следующую ступеньку, я снова начал подниматься. Проходя мимо Касси и Иака, я на них даже не посмотрел.
Я всегда очень ревностно оберегал неприкосновенность своей частной жизни, не допуская в нее даже самых близких друзей, которых, по правде говоря, никогда не было много. Расставание с Касси стало для меня очень болезненным, к тому же мне пришлось давать при этом кучу объяснений — прежде всего своей матери, которая не могла поверить, что мы вдруг ни с того ни с сего решили расстаться, хотя я вроде бы наконец-то «облагоразумился». Именно поэтому я решил поставить крест на данном вопросе и никогда уже не обсуждать его, поскольку каждый раз, когда я это делал, у меня возникало ощущение, что затянувшиеся было раны снова начинают кровоточить, усиливая мою боль, которая, если честно, никогда полностью и не исчезала, но все же, как мне казалось, становилась уже не такой мучительной.