Черный караван
Шрифт:
— А если я не способен к этому… Тогда что?
— Вы спрашиваете серьезно? — Хан опять опустил голову, стиснул зубы. Я продолжал так же настойчиво — Не задирайте голову! Молено сломать хребет!
Некоторое время мы оба молчали. Я понимал: хан с трудом сдерживает возбуждение. В его худом, вытянутом лице не было ни кровинки, маленькие хитрые глазки тревожно бегали. Наконец он погладил костлявыми пальцами рыжую бороду и, растерянно глядя на меня, тихо проговорил:
— Я вижу, лучше убираться восвояси из этих мест.
— Куда же вы хотите уйти?
— Куда бы ни ушел, кусок хлеба себе я найду.
— А удовольствуетесь ли вы куском
Хан — это было очевидно — разыгрывал из себя простачка, пытаясь заранее оправдаться в возможных будущих неудачах. Я снова принялся за него:
— Допустим, вы устранились от этой смуты. Спрятались в укромной норе. Что же, вы думаете, враги оставят вас в покое? Нет, они найдут вас, даже если вы спрячетесь под землей, и рано или поздно отомстят вам. К тому же ведь вы говорили, что боретесь за свою честь?
— Да, я борюсь за свою честь.
— Тогда почему вы хотите укрыться в норе? Человек, борющийся за свою честь, не щадит жизни!
— Я не щажу жизни. Меня мучит мое бессилие. Невозможно сделать то, что хочешь!
— Что же вы хотите сделать? Избить Сеид-Абдуллу? Бросить в бездонный колодец Тачмамед-хана? Или показать свою силу Шаммыкелю? Чего вы хотите?
Видимо, хан почувствовал в моем голосе беспокойство. Он продолжал молчать, но весь съежился. Я повысил голос:
— Главный враг по-прежнему находится по ту сторону реки. Сегодня вы столкнетесь с Тачмамед-ханом… Завтра померитесь силами с другими… А послезавтра на вас двинутся большевики. Что вы противопоставите им? Как им ответите?
Молоденький джигит принес горячий чай. Я пододвинул к себе один из чайников и продолжал:
— Обнажить клинок — дело нехитрое. Это может сделать каждый дурак. Надо стараться действовать умнее. Некогда один эмир вызвал своего табиба и сказал: «У меня болит нога. Лечи скорее. Меня ждут неотложные государственные дела. Мне надо решать их». Табиб ответил ему: «Хорошо… Мы быстро найдем лекарство от вашей болезни. Но все же я думаю, что государственные дела решаются не ногами, а головой». Так и вам нужно, не давая волю ногам и рукам, действовать умом, хитростью. Зачем стрелять по нескольким аулам, чтобы захватить Тачмамед-хана? Есть Мерген-бай… Метякуб-ахун… Действуйте через них! А вы, желая избавиться от одного врага, наживаете тысячи других. Запомните одно: сейчас у всей Хивы только одни враг. Это — большевики. Их надо покарать! Их надо уничтожить! Остальные ничего не стоят. С Тачмамед-ханом вы и после сможете рассчитаться.
Хан, утирая влажный лоб, посмотрел па меня нерешительно:
— Чтобы уничтожить большевиков, нужно больше пушек, винтовок, патронов. Пока что мы получили всего два каравана оружия. Разве можно с их помощью уничтожить большевиков?
— За оружием дело не станет. Теперь сообщение открыто. Караван, который вы пришлете, порожним не уйдет. Но с первым караваном приедут и наши люди. Сказанное ими должно стать для вас законом. Запомните это!
— Вы хотите надеть на меня узду?
— Да, хотим надеть узду! — Я холодными глазами посмотрел в упор в недоброе лицо хана. — Что, не нравится? Или вы хотите сказать, чтобы они не приезжали?
Хан не ответил. Я понимал, что он подавлен, что он не посмеет спорить. Да и как ему спорить? Жизнь его — на волоске. Как бы он ни крутил носом, он прекрасно понимает: вокруг бушует буря. Ему нужна поддержка. И поддержка сильная, чтобы наводить
Не сбавляя тона, я добавил:
— Один петух сказал: «Если я не крикну на рассвете, то не рассветет». Вы подобны ему…
Хан вдруг поднял голову и прервал меня:
— Господин полковник… Не надо меня избивать плетью… Я ваш человек. Я поклялся на священном
Коране. В тот день, когда я изменю своей клятве и сделаю неверный шаг, пустите мне пулю в лоб. Я не стану жаловаться. Но, умоляю вас, не избивайте меня!
К горлу хана подступил комок, на глаза навернулись слезы. А я мысленно улыбнулся. И было отчего! Передо мной — властелин целой страны. Тысячи отчаянных головорезов ждут одного его слова. Достаточно ему сейчас кликнуть любого из своих нукеров и приказать ему: «Свяжите этого человека. Бросьте в бездонный колодец!»— и в несколько минут от полковника Форстера пе останется и следа. А хан не только не смеет отдать такой приказ, а даже свое достоинство соблюсти не может, сидит съежившись, как жалкий преступник. И раньше мне приходилось иметь дело с такими вот дерзкими ханами и беками. Каждый сперва угрожает, а потом начинает просить и молить. И ни один не посмеет поднять голову и прямо взглянуть в глаза. Это потому, что они знают, с кем имеют дело. Что перед ними не просто Форстер. Что перед ними — вся непобедимая мощь Великобритании! Когда они слышат мой голос, их слух наполняется громом тяжелых орудий, и этот гром вгоняет их в страх.
В подобные моменты меня охватывало блаженное чувство восхищения своей родиной, ее силой, ее величием. Я не просто Форстер. Я — полковник Форстер, официальный представитель Великой Британии!
Но теперь я чувствовал какую-то тяжесть. Казалось, белые стены кибитки тесно обступили меня, давят со всех сторон. Это не случайно: поведение хана раздражало, приводило в ярость. Слеп, как крот. Ничего не видит дальше носков своих сапог. Знает одно: нагайку. Единственная его сила — сабля. И с такими ничтожествами мы должны предотвратить надвигающееся бедствие, высоко держать старое славное знамя Великобритании!
Исполнимо ли это? Сможем ли мы поднять такое бремя!
26
Вот мы покинули и Хиву. Идем среди бесконечных барханов. Куда ни глянешь — песок. Справа песок, слева песок. Словно вся вселенная состоит из сыпучих песков. Ни начала им, ни конца! Идем и днем и ночью. А оглянешься — как будто мы еще в начале пути. Все те же барханы, все те же песчаные холмы. Однообразный, суровый пейзаж подавляет. По временам, не выдержав тоскливого однообразия, слезешь с коня и идешь пешком. Собрав все свои силы, стремишься вперед. А зыбучий песок плывет назад, сковывает, камнем тянет к земле. Шаги твои становятся короче, тело — слабее. И не успеешь опомниться, как, тяжело дыша, опускаешься на колени. О боже! Какая страшная сила. Не придумать более опасного испытания для человека…
Капитан Кирсанов, видимо, догадался, о чем я думаю. Он подъехал ко мне, кивнул, указывая на северо-запад:
— Как бы погода опять не испортилась…
Я тоже посмотрел в ту сторону, но ничего особенного не заметил. «Капитан, видно, тоже затосковал», — подумал я и, чтобы поддержать разговор, сказал:
— Пожалуй, даже неплохо, если она переменится.
Дымя папиросой, капитан усмехнулся:
— Все еще не сыты переменами?
Я обернулся к нему:
— Разве можно ими насытиться?