Черный лебедь. Романы
Шрифт:
Он напустил на себя кроткий, меланхолический вид.
– Дорогая Присцилла, - вздохнул он, - не знаю, понимаете ли вы, насколько вы ошибаетесь в отношении меня? Вы находите, что мне не хватает великодушия. Вы правы. И тем не менее, как далеки вы от правды. Вы только наполовину разобрались в моих чувствах, но вы и не подозреваете об их глубине. Чтоб мне лопнуть, не подозреваете! Вы, может быть, воображаете, что здесь кроется мой интерес, заставляющий меня быть раздражительным или, как вы говорите, неблагодарным. Дорогая, я беспокоюсь не о себе. Я вполне могу быть благодарен этому человеку за то, что он спас мне жизнь. Но я думаю только о вас. О вас, чтоб мне лопнуть! Если я раздражителен и неблагодарен, то только потому, что беспокоюсь о вас. Как я могу быть спокоен перед лицом всего этого? Будь я проклят, Присцилла! Как я могу?
Ее негодование растаяло перед таким проявлением благородного, бескорыстного участия, а мягкий характер заставил ее устыдиться.
– Простите меня, Барт, - сказала она, протягивая ему руку. – Я иногда бываю очень глупой.
С нежной улыбкой он подошел к ней и взял ее за руку. Нотка мягкости в ее голосе, вызванная раскаянием, вдохновила его. Смутно припомнил он строку, которую слышал в пьесе, написанной каким-то поэтом, одним из тех нелепых болтунов, что выражаются напыщенными, высокомерными фразами, в которых, однако, как майор Сэндз иногда признавался себе, можно было в массе бессмыслицы найти и крупицу мысли. Он подивился странной своевременности, с которой эта строка всплыла в памяти, не замечая того, что это была его собственная банальная мысль, облеченная в величественную мантию позаимствованного выражения: «Вот благоприятный момент для человека, которого несет к счастью».
А здесь все складывалось в его пользу, и нельзя было упускать случая.
– Дорогая, разве смог бы кто-нибудь на моем месте, любящий вас, как я, думать по-иному?
– Понимаю, Барт. Мне следовало бы понять это раньше.
– Она с мольбой в глазах взглянула на него.
Он погладил ее руку, а потом стал осторожно привлекать ее к себе, не испытывая сопротивления.
– Вы думаете, мне легко проявлять терпение в подобных обстоятельствах, когда женщина, которую я люблю, подвергается опасности?
Его тон превратился в нежный мурлыкающий шепот. Но внезапно, почти находясь в его объятиях, она замерла. Ее дыхание участилось, лицо побледнело, а чистые глаза, еще мгновение назад такие мягкие, наполнились тревогой.
– Что вы говорите, Барт?
– сказала она, задыхаясь, и выдернула правую руку из его ласковых ладоней, а левой легонько оттолкнула его.
– Вы... вы ухаживаете за мной?
В полном смятении он развел руками.
– Дорогая!
– выкрикнул он, как бы протестуя.
– О, как вы могли? Как вы могли в такой момент?
Он понял, что не совсем удачно выбрал время. Выходит, он обманывался, и подходящий момент еще не наступил. Ее мысли все еще были сосредоточены на угрожавшей им опасности. Поспешив, он совершил грубую ошибку, что и насторожило ее. Теперь ему оставалось лишь достойно отступить и ждать более благоприятного момента для следующей атаки.
– В такой момент!
– повторил он, как эхо.
– Чтоб мне лопнуть, сейчас как раз тот самый момент. Все эти страшные события... эти ужасные обстоятельства только усилили мои чувства. И самое настоятельное мое желание в том, чтобы вы знали, что рядом с вами находится человек, готовый, как я уже говорил, пожертвовать жизнью ради вас. Если этим я обязан не привязанности к вам, то, будь я проклят, обязан дружбе с вашим отцом, долгу к его памяти. Что вы в этом находите страшного?
Волнение, охватившее ее и отразившееся в глазах, с трудом спадало. Она потупила взор и, смущенно отвернувшись, отошла к окнам, через которые в каюту лились потоки солнечного света.
Майор, восхищенный ее грациозным силуэтом и изяществом ее движений, жадным взглядом следил за ней и ждал. Наконец, успокоившись, она заговорила:
– Простите меня, Барт. Конечно, я немного глупа. Не хватало еще оказаться и неблагодарной. Ведь я так обязана вам. Думаю, что умерла бы, не будь вас рядом все это ужасное время. Вы заставили меня понять это.
– Теперь это уже неважно. Чтоб мне утонуть, неважно, - весьма благородно заверил он, однако, не обладая достаточным умом, тут же все испортил: - Но я рад услышать, наконец, что вы больше не убеждены, будто всем обязаны этому бездельнику-французу.
В великодушном стремлении загладить допущенную несправедливость, она забыла об остальном. Его слова, напомнив об этом, уменьшили степень ее раскаяния. Но, желая сохранить мир в отношениях с майором, она не стала продолжать разговор.
– Не пойти ли нам куда-нибудь, Барт?
– спросила она, робко улыбнувшись.
Они вышли на квартердек и, не попав на глаза ни Вогану, ни Халлауэллу, прошли оттуда на полуют.
Де Берни находился в капитанской каюте, где теперь обосновался. Из-за жары он держал дверь открытой. Заметив их приближение, он встал и вынес подушки для кушетки, снова установленной под тентом, как это было до захвата «Кентавра» его теперешней командой.
Затем, как учтивый хозяин, он завязал с ними вежливый разговор. Он упомянул об изменении курса, выразив при этом надежду, что бриз удержится, рассказал о цели плавания их к архипелагу Альбукерка и, в ответ на вопрос мисс Присциллы, выразил сожаление, что обстоятельства вынуждают их задержаться там не менее чем на месяц.
Майор, не принимавший участия в разговоре, с угрюмым видом сидел на краю кушетки. Мысль о необходимости провести месяц на архипелаге Альбукерка вызвала у него раздражение и возмущение, и только усилием воли он сдерживался, чтобы не высказаться, а спокойный тон, каким де Берни сообщил об этом, показался ему верхом наглости. Негодование его усилилось, когда он заметил, что мисс Присцилла как будто не разделяет его чувств. Со смирением, близким к благодушию, принимала она создавшуюся ситуацию. Однако, его раздражение достигло предела после ее вопроса, в котором угадывалось удивление, смешанное с восхищением.
– Месье де Берни, расскажите, как вы стали пиратом?
Этот внезапный вопрос оказался неожиданным и для него. Улыбнувшись, он взглянул на нее.
– Вы спрашиваете так, словно это трудно себе представить. Уже одно это мне представляется комплиментом. Но действительно ли вас это интересует?
– Разве стала бы я спрашивать, если бы не интересовало? Это так интересует меня, что даже толкнуло на дерзкую выходку задать вам этот вопрос.
– Это не дерзость, - ответил он спокойно.
– Само существо теперешней ситуации во многом зависит от этого факта.
– Он помолчал мгновение, а его лицо при этом нахмурилось.
– В сущности, вы почти все знаете. Остается добавить, что Сьер Симон, погибший от рук испанцев на Санта-Каталине, был моим дядей. Я уехал с ним в Новый Свет в поисках свободы, в которой нам было отказано в Старом. В то время у меня не было и мыслей о незаконной деятельности. Мы, тулузские де Берни, являемся гугенотами, а гугенотам во Франции приходится только проявлять терпение. Особенно сейчас, после отмены Нантского эдикта. Хотя, когда я был мальчиком, и для гугенотов открывались некоторые возможности сделать карьеру. Я был в семье самым младшим из семи сыновей и должен был сам пробивать себе дорогу. Поэтому, воспользовавшись предложением дяди, я поехал в Новый Свет. Когда он погиб, я оказался без состояния и без друзей с теми, кто вместе со мной избежал печальной участи. С ними я и присоединился к Моргану. Ничего другого не оставалось. Кроме того, резня на Санта-Каталине породила во мне такую ненависть к испанцам, что я был рад присоединиться к любому врагу Испании.