Черный лебедь. Романы
Шрифт:
Мое продвижение у Моргана оказалось быстрым. Благородное происхождение если и не дает человеку ничего существенного, то, по крайней мере, предоставляет определенные возможности для руководства. Я доказал Моргану, что могу вести людей за собой. Моя же национальность сделала меня ценным для Моргана, у которого всегда было много французов. Так я стал у него лейтенантом, командиром французского контингента. У него же я научился боевым действиям на море, и сомневаюсь, чтобы где-либо еще можно было бы пройти лучшую школу. Когда английское правительство перестало оказывать поддержку пиратам, а Морган решил принять
– Следовательно, - задумчиво сказала Присцилла, - если говорить о вашей незаконной деятельности, то вы перестали быть пиратом, как только пиратство было объявлено вне закона.
Но для майора это было уже чересчур.
– Если это и было когда-то верно, - заметил он ледяным тоном, - то, к несчастью, перестало быть таковым сейчас.
Де Берни рассмеялся.
– Но почему же к несчастью, майор? Вам, во всяком случае, следовало бы считать это величайшим счастьем.
Тот не счел нужным отвечать на это. Он придержал свои комментарии, пока француз не спустился на квартердек, где Халлауэлл производил измерения высоты солнца.
– Однако, доверие Моргана не удержало его ни от предательства, ни от возвращения к пиратству, - произнес он с осуждением.
Но она, задумавшись, или не слышала его, или не обратила внимания, поскольку оставила его слова без ответа. А майор, вовремя вспомнив, как разговор о де Берни неизменно приводил к колкостям с ее стороны, не настаивал.
Но он не раз еще возвращался к этому вопросу до прибытия к архипелагу Альбукерка. Его презрение к де Берни подогревалось еще и свободным общением последнего с головорезами, составлявшими команду, и он никогда не упускал случая обратить на это внимание мисс Присциллы, словно оправдываясь в ее глазах за свои чувства, которые она, по его мнению, осуждала.
В ту ночь, когда при свете молодого месяца де Берни на баке пел слушавшим его пиратам, майор и девушка наслаждались прохладой на полуюте. А сочный трогательный баритон разносился по всему кораблю.
– Нельзя верить человеку, который так вольно ведет себя с шайкой бандитов, - с возмущением сказал майор.
– Чтобы мне лопнуть, нельзя!
– Как прекрасно он поет, - сказала Присцилла, и майор так никогда и не узнал, предназначались ли эти слова ему в ответ.
10. КРЕНГОВАНИЕ
Наконец, в воскресенье, они прошли проливом между островов Альбукерка и бросили якорь в широкой лагуне у восточного берега самого северного острова архипелага. Это было именно то место, которое де Берни избрал для кренгования «Черного Лебедя».
Небольшая бухта, как и говорилось, оказалась укромным местом, и Личу пришлось согласиться, что для их целей лучшего места и не найти.
Лагуна была грушевидной формы, и ее горловина проходила между рифами, окаймлявшими южную сторону, и заросшим кустарником утесом, прикрывавшим ее с севера. Только морские птицы гнездились на вершинах этого утеса, представлявшего прекрасную огневую позицию для защиты входа в бухту. Однако, у Лича, не имевшего
Отмель, полумесяцем вытянувшаяся от утеса до рифов, понижалась настолько полого, что якорную стоянку пришлось устроить в четырех-пяти кабельтовых от отметки полной воды. Недалеко от утеса в лагуну впадал пресноводный ручей, довольно значительный для такого маленького острова. А за широкой и очень чистой отмелью, по которой неуклюже разбегались потревоженные грохотом якорных цепей черепахи, зеленой стеной вставали пальмы и душистый перец. Нагретый воздух был напоен исходившим от деревьев запахом пряностей. Островок, имевший меньше мили в ширину и немногим больше двух в длину, был густо покрыт лесом.
После того, как корабли стали на якорь, Лич не стал терять времени. С обоих судов были спущены шлюпки, и команды сошли на берег в поисках деревьев для строительства прочных плотов, необходимых при разгрузке «Черного Лебедя». Эта разгрузка заняла полных три дня, и за это время было снято все, кроме мачт. Не только 40 тяжелых пушек, но и все движимое, или что можно было посчитать таковым, было на плотах переправлено на берег. И, наконец, освобожденное от балласта судно оказалось готовым к кренгованию.
Все эти работы выполнялись живо, весело, с энтузиазмом. Видя, как пираты с шутками и беззаботным смехом входили до плеч в воду, чтобы принять и доставить к берегу тяжелогруженый плот, не верилось, что это люди, ни во что не ставящие саму жизнь.
Когда, наконец, «Черный Лебедь» был подготовлен к вытаскиванию на берег, пираты занялись приготовлением себе жилья на берегу. Они установили палатки вдоль верхней границы отмели, поблизости от пресной воды. Для капитана и офицеров они с невероятной быстротой построили просторную бревенчатую хижину, крытую пальмовыми листьями, и установили в ней подвесные койки, столы и стулья, взятые с корабля. Пока основная часть команды трудилась на этих работах, остальные занимались ловлей и копчением черепах.
Наконец, на рассвете третьего дня, который приходился на среду, с началом короткого прилива, с «Черного Лебедя» сняли якорные канаты, тут же подхваченные ожидавшими шлюпками, и началось вытаскивание судна на берег.
Почти голые, обливаясь потом под палящим солнцем, матросы сменами работали у кабестана, с монотонным пением медленно вращали его, наматывая скрипевшие канаты, зацепленные за деревья на берегу. Благодаря небольшому уклону и мягкому песку судно удалось довольно близко подтащить к берегу. Затем на мелководье наступила пора тяжелого труда, пока не появилась возможность ввести в действие катки и этим несколько облегчить себе работу.
Прошел почти весь день, прежде чем огромный черный корабль был вытащен на берег.
Вслед за этим два дня прошли в относительном безделье. Пираты отдыхали и пировали в ожидании, когда солнце высушит обросшие ракушками и водорослями киль и корпус судна и этим облегчит работу по их очистке.
Де Берни тем временем отдыхал на борту «Кентавра», стоявшего на якоре в прозрачных водах лагуны. Он и члены его «семьи» пребывали в покое, пока Воган и штурман не подбили Лича потревожить их.