Черный лебедь. Романы
Шрифт:
Однако, она не знала, что у нее есть еще и дополнительная охрана. Всего в дюжине ярдов, в своей палатке, майор Сэндз, отказавшись от приготовленного гамака, улегся на песок головой так, чтобы видеть вход в хижину. Недавнее облегчение, толкнувшее его к раскаянию, прошло, и сомнения, естественные для человека в подобном положении, снова стали одолевать его.
На следующий день майору пришлось расплачиваться за ночное бдение. Утром он выглядел угрюмым и сердитым, с затуманенным взором. А в полдень он уснул отчасти потому, что не мог больше бороться с дремотой, отчасти же, чтобы набраться сил для следующего ночного бодрствования.
Но после второй ночи и последовавшего за ней дня с дремотой и головной болью, усиленной жарой и сделавшейся почти невыносимой, майор понял, что такое положение вещей продолжаться не может. Что бы француз ни делал, честность его намерений в отношении мисс Присциллы можно было считать проверенной. Кроме того, и сам майор находился всего в дюжине ярдов и считал, что всегда может проснуться, если услышит крик.
Для пиратов наступили тяжелые дни. Лич гнал их работать к кораблю, но жара замедляла работы, и несмотря на большую численность команды, сравнительно лишь небольшая часть ее могла заниматься обжиганием ракушек и водорослей. С восхода и почти до полудня люди работали довольно охотно. Но после обеда они требовали отдыха, позволяя Личу по его усмотрению бушевать или взывать к ним, и отказывались и пальцем шевельнуть в эти знойные послеобеденные часы, когда солнце палило немилосердно, и не было ни ветерка, чтобы смягчить ужасную жару.
В этом вопросе они нашли поддержку со стороны де Берни. И на берегу он все также легко сходился с матросами, как и на борту «Кентавра». Разгуливая по лагерю в часы послеобеденного безделья, он перебрасывался с ними шутками, рассказывал о былых подвигах, в которых ему довелось принимать участие, и все чаще и чаще разжигал их воображение об испанском золоте, к которому он должен был их привести.
К счастью для него, его не слышал майор Сэндз. Иначе бы он не замедлил донести все Присцилле и этим поколебать ее растущее доверие к де Берни.
Тот же рисовал пиратам картины, рассчитанные на возбуждение алчности, которую вскоре представится возможность удовлетворить. Он разжигал их воображение предвкушением грубых удовольствий, какие можно получить, обладая огромным богатством. Пираты жадно внимали ему и смеялись, как озорные непокорные дети, каковыми в душе своей и оставались. Де Берни говорил, что, может быть, и жестоко трудиться на таком пекле, но скоро для их обожженных спин появится золотая мазь. Хотя, в конце концов, все можно сделать гораздо проще. Ведь у них впереди еще масса времени. Золотой флот не выйдет в море в течение ближайших трех недель, а здесь, на Альбукерке, они находятся на расстоянии одного дня пути до места встречи.
Таким способом де Берни увлек их перспективой богатства, ожидающего каждого из них, и при этом ясно дал понять, что именно он, а никто другой, приведет их к этому. I
Том Лич понял, что отказ команды работать в жаркое время дня является в значительной степени результатом разговоров де Берни, и в ярости пришел объясняться по этому поводу.
Того это не очень взволновало. Он отделался избитой поговоркой: тише едешь - дальше будешь, и вызвал раздражение Лича замечанием об имеющемся запасе времени.
– Масса времени? Ты что, дурака валяешь? Какого времени?
– До выхода в море золотого флота.
– Проклятье на этот золотой флот!
– выругался Лич.
– Будто в море есть только этот флот, а других кораблей совсем нет.
– Я вижу, ты боишься, что тебя найдут здесь. Вздор! Ты хочешь быть смешным, друг мой. Успокойся. Ни один корабль не забредет в эту бухту.
– Может быть, и так. А если нет? Что тогда? Ты думаешь, мне приятно находиться здесь с беспомощным кораблем, лежащим на берегу? Масса времени, говоришь? Дьявол! Я хочу, не теряя времени, снова оказаться на воде. Поэтому я требую от тебя, чтобы ты не забивал моим людям головы своими глупыми рассказами.
Чтобы успокоить его, де Берни дал такое обещание, дал тем более охотно, поскольку семена зла уже были посеяны. Уже не требовалось потворствовать свойственной тропическому климату медлительности, усиленной естественной человеческой ленью. Команда услышала авторитетное утверждение де Берни, что нет никакой необходимости изнемогать от зноя.
Не считая этой незначительной вспышки Лича, первые десять дней пребывания на острове протекли довольно мирно. К концу этого срока обжигание и очистка корпуса были закончены. Теперь плотникам предстояло законопатить швы, что требовало определенного умения, остальная же часть команды в это время бездельничала, ожидая, когда придет пора смолить и смазывать киль и корпус судна.
Естественно, что для мисс Присциллы и майора Сэндза время тянулось медленно, особенно для майора. В силу своей тучной комплекции он сильнее страдал от жары, а потому, пребывая в состоянии более или менее полной инертности, проводил время в ожидании освобождения. В результате этого его характер, обычно склонный к вспыльчивости и раздражительности, конечно же, не улучшился и не позволял ему с оптимизмом смотреть в будущее. Мисс Присцилле удалось найти себе занятие. Она вместе с Пьером готовила еду, ходила с ним к рифу, где он рыбачил, и находила себе в этом занятии удовольствие. Иногда она ходила с ним в лес искать ямс и подорожник, а однажды даже пересекла остров до западного берега по тропинке, которую мулат нашел в четырехстах или пятистах ярдах от отмели. Эта тропинка, скрытая густыми зарослями, поднималась к центру острова, а оттуда опускалась к западному берегу.
Однако, она не всегда ходила на прогулки с сопровождающим. В первые дни пребывания на острове она ушла одна за риф по отмели дальше. Так она дошла до каменной гряды, возвышавшейся на 8-9 футов и преграждавшей ей путь. Однако, не желая так легко сдаваться, она взобралась на небольшой утес, поднимающийся прямо здесь, над отмелью. С его вершины, покрытой пальмами, она увидела внизу маленькую бухточку и прозрачную открытую заводь.
Она находилась по меньшей мере в миле от лагеря и при этом совершенно одна. Никто никогда не ходил этим путем, и не было ни малейшей опасности оказаться застигнутой врасплох. Поэтому она уступила желанию искупаться в прохладной заводи. Спустившись с утеса, она сбросила свое легкое платье на песок, там, где выступающие скалы образовали навес, и погрузилась в воду.
Радуясь своему открытию, она освежилась. Под скалой, где лежало ее платье, камень был все еще горяч, хотя и находился уже в тени, поэтому она позволила себе обсохнуть в теплом воздухе, затем оделась и пошла в лагерь. С той поры она старалась каждое утро незаметно исчезнуть и, убедившись, что никто за ней не идет, шла к своей заводи.
Бывший постоянно не в духе майор, наблюдая за ее поведением или слушая ее легкую болтовню с Пьером во время домашней работы, или с де Берни, приходившим в хижину обедать, удивлялся, как могла она с легким сердцем сносить сложившуюся ситуацию. Временами он спрашивал себя, не являлось ли это самообладание результатом совершенного равнодушия или совершенного непонимания опасности, окружавшей ее и так угнетавшей майора. Иногда она позволяла себе шутить на грани дерзости даже с Томом Личем в тех, ставших не так уж редкими, случаях, когда он, пройдя отмель, наносил им визиты.