Черный маг за углом
Шрифт:
– Тварь!
– Ну-ну, не надо так о своем любимом мужчине! Тебе с ним еще в постель ложиться.
– Мне? С ним?! Никогда! А насиловать меня, – торжествующе выкрикнула Лана, – он не станет! Судя по всему, вам почему-то надо, чтобы я добровольно раздвинула ноги, иначе давно бы уже твой лизоблюд меня трахнул!
– Фу, как вульгарно ты стала выражаться, девочка! – сморщил нос профессор. – Словно шлюха с Лениградки, а не бизнес-леди!
– Отвяжись и дай пройти! Я уезжаю домой!
Лана решительно направилась к выходу, оттолкнув
Вернее, попыталась оттолкнуть, но Петр Никодимович отталкиваться явно не собирался. Он перехватил девушку за руку и с силой швырнул ее на кровать.
Жалобно скрипнула старенькая панцирная сетка, не привыкшая к таким резким движениям – она все-таки детская кровать. Лана ударилась локтем о металлический край, ойкнула от пронзившей током боли, но быстро забыла о ней, забившись раненой волчицей под навалившимся на нее Шустовым.
Она визжала, брыкалась, царапалась, успев мимолетно порадоваться тому, что на ней лыжные штаны-комбинезон, стащить которые силой будет ой как затруднительно.
Но уважаемый профессор почему-то не спешил заниматься ее одеждой. Сдавленно ругаясь сквозь зубы, он какое-то время пытался зафискировать понадежнее этот вихрь мелькающих рук и ног, придавив девушку в кровати. Но у него ничего не получалось, гибкое тело оказалось на удивление сильным. А ноготки – крепкими и острыми. Зубы – тоже ничего.
И когда эти коготки добрались-таки до его лица, исполосовав левую щеку до крови, Петр Никодимович не выдержал и от души врезал этой бешеной кошке.
Не привыкшая к кулачным боям Лана мгновенно отправилась в нокаут, сломанной куклой застыв на кровати.
А Шустов пару минут сидел рядом с девушкой, приводя в порядок дыхание, а заодно промокая кровь на щеке чистым носовым платком.
Потом поднял с пола выбитый Ланой сверток, аккуратно развернул пергамент, затем – второй слой из фольги, выложил браслеты на письменный стол и, вытянув над ними руки, вполголоса забормотал какой-то речитатив на чужом, не принадлежавшем Земле языке.
Они оба – и Шустов, и Эллар – поняли, что положение дел более чем серьезное. И кто-то – скорее всего, проклятый белый волхв, затаившийся где-то неподалеку, – активно мешает их планам, ограждая Лану от влияния Гипербореи.
Страшно даже представить, что случилось бы, доберись подлый старикашка до девушки раньше их! Но метель, похоже, помешала и ему, а таких мощных внедорожников, как у фонда «Наследие», у старой сволочи точно нет.
И теперь волхв может воздействовать только на расстоянии, а с этими новым браслетами, которые они с Элларом сейчас сделают еще более мощными, добраться до разума и воли девчонки ни у Никодима, ни у его выродка Андрея не получится.
Ни ментально, ни физически.
Физически – тем более, полсотни зомбированных адептов культа, надежно защищенных от любого воздействия медальонами, смогут противостоять хоть целому подразделению спецназа как минимум час.
А часа Сергею вполне
Которая теперь и не подумает сопротивляться.
Правда, где-то на периферии сознания зудело беспокойство насчет бесследно пропавших вместе с медальонами шести адептов. Но, в конце концов, что эти шестеро по сравнению с несколькими десятками оставшихся!
Чем дольше звучали слова заклинания, тем сильнее разгоралось свечение браслетов. Правда, свечение это было какое-то странное – темное.
И даже защелкнувшись на тонких запястьях девушки, браслеты еще какое-то время мерцали черными искрами, которые одна за другой исчезали в теле Ланы…
Глава 40
Она уже не могла дышать – черный вязкий туман, поднимавшийся от земли, добрался наконец до лица, медленно просочившись в рот и нос. Хотелось крикнуть, но в тумане тонули все звуки, все краски, вся жизнь…
Это что, вот так умирают? Так мучительно и безнадежно? Но почему, она не хочет умирать, она слишком молода! У нее еще все впереди: и бизнес развивается, и карьера строится, и новая любовь на пороге. Сергей, Сережа, счастье мое, надежда моя!
Ну где же ты? Ты что, не чувствуешь – я умираю!
– Сережа! – тоненько вскрикнула Лана, открывая глаза.
И едва не заплакала от облегчения – она жива, все это было всего лишь кошмарным сном!
Но… где она? И почему так болит левая сторона лица? Девушка осторожно ощупала щеку и ойкнула – да она распухла! И глаз, кажется, стал меньше! И кровь на губе…
Лана испуганно огляделась по сторонам и просияла – совсем рядом, в паре шагов от нее, стоял Петр Никодимович! Лица профессора рассмотреть не получалось – он стоял напротив окна, – но какая разница, что выражает это его лицо! Главное – Шустов рядом, он поможет!
А еще – объяснит, что произошло. Как она оказалась в этой комнатенке, судя по всему – в каком-то деревенском убогом доме!
– Где я? Что случилось? – сипло проклекотала Лана, приподнявшись.
И тут же, застонав, снова легла – голова болела невыносимо.
– Ты что, ничего не помнишь? – участливо поинтересовался профессор, присаживаясь рядом на край кровати и положив ладонь на горячий лоб девушки.
Ладонь была мягкой и прохладной, а еще – какой-то анестезирующей. Боль начала утихать, в голове понемногу прояснялось.
– Кажется, все-таки помню, – с трудом улыбнулась Лана. – Я решила отдохнуть, поехала в подмосковный дом отдыха, хотела побыть одна, подышать свежим воздухом. Каталась на лыжах, увидела горку. Решила с нее съехать. Упала, ударилась головой обо что-то…
– О дерево ты приложилась, глупышка, – ласково проворчал Петр Никодимович, массируя виски девушки. – О занесенный снегом ствол поваленного дерева. Кто же так делает, а? Разве можно кататься в незнакомых местах? Ты же видела – горка некатаная, с нее еще никто не спускался…