Черный маг за углом
Шрифт:
– Они все равно ничего не вспомнят, – поддакнул второй. – Пирожок хотите?
– Я тебе сейчас этот пирожок…
Но что Петр Никодимович Шустов собирался сделать с пирожком, Лана не расслышала.
Потому что в обморок благополучно отправилась.
А вы бы не отправились, увидев в окне того дома, откуда вышла троица, мелькнувшее лицо покойника?
Человека, которого несколько месяцев назад убила ее лучшая подруга, а тело попыталась скормить свиньям.
Кирилла Витке. Живого и
Похоже, сотрясение мозга все же имеет место быть.
Глава 41
В обмороке Лане не понравилось. Ну вот ничуточки. Плохо там было, неуютно. Ведь как обычно должно быть? Темно, тихо, спокойно. Потому и называется – отключка. Все выключено.
Раньше и у нее так было. Нет, анемичной тургеневской барышней Лану никто бы не назвал, но за последние годы случилось столько всего… Такого страшного и невозможного всего, что сознание в целях самосохранения не единожды позволяло себе взять тайм-аут.
И все всегда проходило по одному сценарию – темно, тихо, спокойно.
А теперь… Второй раз подряд в кошмар плюхнулась!
И снова тот же душный темный туман. В этот раз он обволакивает Лану, словно кокон какого-то чудовищного монстра, а за пределами тумана светло и солнечно. Там кто-то приближается, видно было, что человек торопится, спешит изо всех сил, но чем ближе он подходит к туманному кокону, тем труднее ему идти. Он словно вязнет в липкой смоле.
Но идет, упорно и настойчиво. Все ближе и ближе…
Лана вздрагивает от неожиданности, когда сквозь пелену чавкающей тьмы ей удается рассмотреть того, кто прорывается к ней.
Лена?! Ленка Осенева?!!
Предательница и убийца? Что ей надо? Как она посмела!
Кокон буквально переполнился злобой и ненавистью, он пульсировал все сильнее и сильнее, щедро делясь со своей добычей темными эмоциями.
Лану уже трясло от ярости и желания своими руками разделаться с этой тварью, задушить ее, порвать в клочья! Или хотя бы выкрикнуть в это сосредоточенное лицо все, что наболело, раздавить словами.
Но с выкриками в ее коконе не складывалось. Не получались они, выкрики, вязли в тумане.
А Осенева тем временем приблизилась вплотную, положила ладони на внешнюю стенку кокона и, пристально вглядываясь в сочащиеся тьмой глаза Ланы, заговорила. Причем губы ее не шевелились, но тем не менее в голове девушки громко зазвучал голос бывшей подруги:
– Не смей сдаваться, слышишь? Не смей ненавидеть! Не смей верить в зло и предательство! Мы с тобой, мы рядом! Мы поможем тебе! Мы любим тебя! Кирилл любит тебя! Он жив! Поняла? Кирилл жив! Помни об этом! Помни!! Помни!!!
Одновременно с голосом в кокон проник тоненький, похожий на ниточку, лучик света. Вернее, два лучика. Они
Лане захотелось спрятать руки за спину, защитить исцеляющие браслеты от козней этой подлой гадины, но она не могла пошевелиться. Словно загипнотизированная взглядом ярко-зеленых, пылающих, ведьмачьих глаз…
И вот уже лучи почти коснулись покрытых рунами железок, в глазах бывшей подруги промелькнула радость, но в этот момент в виски Ланы безжалостно вонзились раскаленные штыри.
Девушка вскрикнула от дикой боли, кокон задрожал и взорвался, вместе с ним исчезла и Осенева.
Сменившись озлобленным оскалом Петра Никодимовича Шустова.
Правда, заметив, что Лана открыла глаза, профессор мгновенно превратился в доброго и заботливого дядюшку, ласково журившего свою неугомонную подопечную:
– Ну что ты за егоза непослушная, а? Ведь просил же тебя – с кровати не вставать! И ты, между прочим, пообещала! А сама?! Я, главное, возвращаюсь, смотрю – а она на полу возле окна лежит, бледная, да что там – синяя! И пена изо рта, и пульса почти нет! Ты что же творишь, глупышка!
– Больно… – простонала Лана, осторожно дотронувшись до висков. – Мамочки, как больно!
– Лежи, не дергайся, – проворчал Шустов, оттолкнув руки девушки и наложив на ее виски свои. – Сейчас попробую помочь. Хотя не следовало бы!
В общем-то, помог. Боль перестала взрывать мозг, превратившись в ноющую, вполне терпимую. И только теперь Лана сообразила, что она больше не в том доме, а полулежит на заднем сиденье джипа, прислонившись к плечу Петра Никодимовича. И автомобиль не так чтобы быстро движется сквозь заснеженный лес.
– А куда мы едем?
– Что значит – куда? – удивился Шустов. – В дом отдыха твой возвращаемся, к Сергею.
– А, да, – вяло кивнула девушка, почему-то не ощущая в себе недавней эйфории.
И бабочек никаких в животе больше не порхало от мыслей о Тарском. Бурчало там, причем довольно громко – Лана ведь так и не успела пообедать. А день, судя по опускающимся сумеркам, уже почти готов был сдать позиции вечеру.
– Ты ведь по-прежнему хочешь видеть Сергея, да? – ласково потрепал спутницу по плечу Шустов.
Вот только глаза его, выражение которых Лане не было видно, излучали совсем не ласку. И не доброту. Не говоря уже о заботе.
Ну если только озабоченность – это да. Присутствовала. А еще – ненависть. Раздражение. Нетерпение. А в глубине, на са-а-амом донышке, робко шевелился червячок страха.