Черный Маклер
Шрифт:
— Обслуживающий нас монтер болен.
— А почему не вызвать другого?
— Получится допуск постороннего лица. А согласно инструкции…
— Интересно, — протянул Леонидзе, щуря жгучие глаза.
Они с Томиным переглянулись и обнаружили, что испытывают одно и то же, на первый взгляд вздорное, подозрение: Силина завалили собственные дружки и наводчики, завалили нарочно.
Обосновывать справедливость догадки Леонидзе предоставил Томину и не дергал его, дождался, пока сам пришел и поведал печальную розыскную балладу. Как зачастил в пивной зал на
Леонидзе поцокал языком и, в свою очередь, преподнес две новости, показавшие, что он все-таки не сидел сложа руки. Первая: на склад привезли партию отборных соболей для пушного аукциона. Вторая: монтер избит неизвестными, отлеживается в больнице. Сразу прояснилось, что к чему и какая роль отводилась дураку Силину, — ведь задний забор так и отключен после его подвига.
— Когда вам предлагали пошоферить?
— Завтра, к ночи поближе.
Тут уж и Леонидзе загорелся. Вместе отправились в засаду.
Встреча получилась эффектная. Их вошло двое — через боковую дверь. В кепках, на лица натянуты капроновые чулки. Нашли запломбированный контейнер, алчно отодрали замок… и даже не успели потрогать желанных соболей.
Вспыхнул свет, воры окаменели, увидя себя в окружении вооруженных людей в милицейской форме и без.
— Разуйте ваши головы, джентльмены! — скомандовал Леонидзе.
Двое медленно сняли кепки, чулки.
— Станьте к стене, руки подняли, дышим спокойно. — Томин приблизился, обыскал их, извлек два ножа. — Странное впечатление, будто мы уже сталкивались. И приятно, что снова в сборе. Можете повернуться.
— Я с вами не желаю разговаривать! — в ярости выпалил Химик.
— И вы тоже? — спросил Томин второго.
— Я тоже.
— Шаблонное высказывание. Но это проходит. Через неделю, через день. У вас пройдет часа через полтора, — пообещал он Химику.
— Минут через сорок, — презрительно уточнил Леонидзе.
Тут любопытствующий сторож, который понемногу продвигался вперед, ахнул:
— Батюшки! Да то ж Нюркин новый хахаль!
— Кладовщицы?
— Ну да!
Химик запоздало заслонил лицо.
— Какой позор для нашего коллектива! — белугой взревел начальник охраны.
Томин и Леонидзе расхохотались.
Допросы Шахова были исполнены напряжения при внешней незначительности и однообразии произносимых фраз. Михаил Борисович волком вцепился в обретенную свободу. Знаменский заново штудировал тома дела, подшивал свеженькие свидетельские показания и прочую процессуально-канцелярскую писанину — и часа на четыре:
— Почему в экземпляре накладной № 441, хранящемся на базе, записано восемь ящиков товара, а в той же накладной в вашем магазине их значится только шесть?
— То есть на базе товар получен, а в магазине не оприходован и пущен налево? Вы это хотите сказать?
— Оставим в покое то, что мне хотелось бы вам сказать. Я говорю то, что обязан. На обоих экземплярах ваша подпись.
— Это подтверждено экспертизой?
— Подтверждено.
— Хм… Припоминаю: обнаружилось, что часть товара в испорченной упаковке, и я отказался его брать. Как раз два ящика. Выписали исправленную накладную, но я не проследил, чтобы прежняя была уничтожена. Люди воспользовались моей доверчивостью.
— Но на выезде с базы регистрируется фактический вес груза. Нами найдены и приобщены к делу записи весовщика. Вес соответствовал не шести, а восьми ящикам.
— Странно… Дайте подумать… в тот раз я был с Шутиковым… — он обрадованно хлопнул себя по лбу. — Когда машина въехала на весы, Шутиков попросил меня куда-то пойти. Видимо, в мое отсутствие в кузов и было положено еще два ящика! Поэтому, Пал Палыч, хотя формально я действительно вывез лишний товар, инкриминировать мне этот эпизод нельзя!
— Число случаев, когда вместо вас оказывается виноват Шутиков, уже далеко выходит за рамки вероятного.
— Да, он очень ловко орудовал за моей спиной…
Перерыв на обед — и:
— Михаил Борисович, настанет день, Шутиков усядется вон на том стуле, и я буду проводить между вами очную ставку…
— Вы уверены? — смутная улыбка на пухлом лице.
— Вам это совершенно ни к чему, верно?
— Ошибаетесь! Я мечтаю, чтобы подлец Шутиков наконец нашелся!
Они расставались усталые, друг другу осточертевшие, но к следующей схватке набирались сил, и все начиналось по новой. Шутиков вырастал в проблему номер один, при мысли о нем у Знаменского сосало под ложечкой. Лучше помаялся бы под замком до суда, ведь не безгрешен был, не безгрешен.
— Саша, мне нужен позарез этот парень! — наседал Пал Палыч на Томина.
— Тружусь.
— Время уже не просто трудиться — землю рыть, в лепешку расшибаться! Ты даже корреспондента моего назвать не в состоянии. Неужели настолько трудно найти женщину, знающую Шахова, симпатизирующую Шутикову, с маникюром и, если верить Зине, брюнетку?!
— Потерпи чуток, похоже, приближаюсь.
В порядке приближения он грустно пил чай в небольшой, по-старомодному уютной комнате тетки Шутикова, Веры Георгиевны. Разыгрывал простоватость и словоохотливость, строил из себя закадычного приятеля ее племянника.
— А вот еще за одной девушкой на пару ходили. Сегодня случайно нашел — втроем снялись. Я неважно получился, а она хорошенькая, правда?
Плохонькая любительская фотография расплывчато изображала двух молодых людей и девушку. Один из них действительно был Шутиковым, второго при желании можно было принять за Томина. По счастью, Вера Георгиевна засмотрелась на девушку.
— Очень хорошенькая! И кого она предпочла?
— Отступились мы оба: дружба дороже, а девушек хватало. На Костю они прямо гроздьями вешались, как виноград! Эх, Костя, такой парень, и вдруг…