Черный парус беды
Шрифт:
Я высунулся из-за «пирамиды». Вроде тихо. Так чего тянуть?
Я шел не спеша, беззаботно помахивая черенком от лопаты. Если за мной кто-нибудь наблюдает, пусть видит, что я спокоен, как утопленник. Тьфу ты, нашел сравнение. Слишком уместное, чтобы использовать походя.
Волны жадно коснулись сапог. Ага, стоп. Я же в спортивном костюме. Пока доберусь до «Золушки», снова буду мокрым, как мышь. И тут вырисовываются целых три варианта. Первый: наплевать. Второй: наплевать с прибором. Третий: снять штаны. Я выбрал вариант №3. Раздеваясь, подумал о Миле, втянул живот и расправил плечи.
Вода была не то, что холодной, но освежающей. Меня ощутимо поколачивало, и я сцепил зубы. А может, это не от холода, а от страха.
Говорят – читал где-то, – что когда в тебя целятся, ты способен это почувствовать, надо только соответствующим образом настроиться и «поймать» чужой враждебный взгляд. Вот бы знать, как настраиваться надо, я бы попробовал.
Я наступил на что-то скользкое, раскорячился и по пояс ушел в воду. Под ногами были блестящие банки с консервами. Очевидно, без пробоины все же не обошлось, и теперь «Золушка» делилась с Атлантикой своими припасами.
Забраться на борт оказалось даже проще, чем утром.
Кокпит был пуст, двери в каюту открыты, а я их и не закрывал…
Крен корпуса был так велик, что в каюту я спускался не столько по трапу, сколько по ограждающей его стенке.
Воды в каюте стало больше, но больше стало и света. Солнечные лучи пронзали иллюминаторы, выставляя напоказ кавардак, царящий под палубой.
Одной из составляющих этого кавардака был человек, ничком лежащий на койке. Рука человека безвольно свешивалась вниз. Пальцы были скрючены.
Наш экипаж стремительно таял. Чистый, Джон, теперь Полуяров.
Кто следующий?
Глава пятая
Я поторопился.
«Труп» закряхтел, перевернулся на спину и разлепил глаза. Они были мутные. Прошло не меньше минуты, прежде чем Федор сумел сфокусировать свои заплывшие буркалы на моей физиономии.
– О, Андрюха, это ты.
Голос у Полуярова был под стать облику. Хриплый, с бульканьем и проваливающимися в никуда буквами. Пару раз я видел Полуярова сильно перебравшим, сейчас – третий раз.
– А где народ?
Я промолчал, борясь с желанием подойти и треснуть Федьку черенком от лопаты.
– Будешь? – спросил Полуяров, вытаскивая откуда-то из-под себя плоскую бутылку с коньяком. Темно-янтарной жидкости было на донышке. – Как хочешь… или не хочешь. А я буду.
Он присосался к бутылке, прикончил коньяк и рыгнул.
Мне захотелось ударить его уже не просто так, а непременно по голове. Но я сильный, я скрутил себя и вместо удара дубинкой огорошил Полуярова вопросом:
– За здоровье пьешь али на помин души?
Федор посмотрел на меня осовело и глубоко задумался. Результатом тяжких умственных усилий стали всхлип и обильное слезотечение. Размазав под носом неожиданные выделения, Полуяров пожаловался:
– На кого они нас покинули?
– Кто именно? – потребовал я уточнения.
– Все. Одни мы с тобой, Андрюха, как пер… сты.
Федор приготовился опять зарыдать, но я посмешил его успокоить:
– Шелестова на берегу. Жива, здорова и, между прочим, трезва. В отличие от некоторых.
Получилась двусмыслица: то ли я о жизни и здоровье, то ли о трезвости. Но Полуярову детали были до лампочки.
– Мила… – пролепетал Федор. – Крошка моя.
– Вот не знал, – деланно удивился я. – Что крошка и что твоя. Но вы там сами разбирайтесь, кто кому кто. Ты чего же, урод, так нарезался?
– Обзываешься, – плаксиво протянул Полуяров. – А я, можно сказать, чудом от бабы с косой сбежал. Она мне, можно сказать, на пятки давила. Я, можно сказать, по краешку прошел. Да я…
Что-нибудь еще сказать Полуярову-младшему пороху не хватило. Голова его запрокинулась, вежды сомкнулись, и он захрапел.
Бутылка выскользнула из его пальцев, упала в воду и закачалась в окружении щепок, обрывков бумаги и лохмотьев серой пены.
Можно было бы разбудить Полуярова, пара средней легкости ударов дубинкой по ребрам этому поспособствуют, но я подумал: «Зачем?» Действительно, толку от Федьки сейчас, как от козла молока. Поспит часок, вот тогда можно и по ребрам.
С этой беспощадной мыслью я покинул каюту.
Из-за «пирамиды», казавшейся отсюда крошечной и не способной укрыть кого-то крупнее кролика, показалась Шелестова.
– Все в порядке! – крикнул я.
Вряд ли Мила на таком расстоянии разглядела улыбку на моем лице. А я улыбался – не для нее, для себя. Все-таки одним трупом меньше.
Шелестова подошла к воде и остановилась в нерешительности.
– Есть хочешь? – сбавил я несколько децибел.
Мила закивала.
– Тогда двигай сюда!
– Нет. – Шелестова покачала головой. – Ты.
Щас! Вот все брошу и метнусь. Нет, дорогуша, разносчиком пиццы я работать не подписывался. Как и прочих продовольственных товаров.
Я повторил за ней все в точности, разве что головой качнул энергичнее. И слова произнес те же:
– Нет. Ты. – И добавил: – Здесь интересно.
Шелестова помешкала и… вошла в воду. Не стала раздеваться, с меня пример брать.
– Штаны мои захвати!
Мила не стала возвращаться. Вот женщины! Всегда у них так. От смерти спасти – это пожалуйста, а голому мужику трузера доставить – это как бы себя уронить.
Ну и ладно, если ее мои коленки не смущают, так и пусть. Я не в претензии. Когда человеку по гроб жизни обязан, штаны не в счет.