Черный парус беды
Шрифт:
Нужно было подниматься, а то разлегся тут…
Проморгавшись, я хлопнул раз-другой по коленкам, сбивая пыль, потряс руками. Приведя себя в относительный порядок, я повернулся, чтобы обрадовать мою спутницу тем, что со мной все в порядке. Хотя и сомневался, что Шелестова так уж из-за меня взволновалась.
Повернулся, и слова застряли у меня в горле.
Полузасыпанный камнями, передо мной лежал человек. В тяжелых ботинках, в сером кителе, в шапке, напоминающей обвисшую от гнили шляпку гриба. Форма сохранилась на удивление хорошо, а вот лицу не повезло – его не было. Ну, не назовешь же лицом череп, обтянутый бурой, в черную крапинку кожей.
Это был матрос кригсмарин – германского военно-морского флота, любимого детища кайзера
Jawohl, meine Kaiser!
Глава четвертая
– А было так.
Козлов приосанился. Ему нравилось быть в центре внимания. Хотя здесь, в центре Аталантики, когда ветер устойчив, авторулевой исправен, работа с парусами необременительна, это было совсем не трудно.
– Не томи, – пришпорил рассказчика Федор.
Было жарко. Весь экипаж «Золушки» собрался в кокпите – кто с банкой пива, кто с соком. Джон курил. Дым от сигары уносил бриз, так что и вонюче не было. Лепота!
– Дорада! – воскликнула Мила, и все тут же забыли про Петьку.
Большая золотистая рыба скользила рядом яхтой. Казалось, еще чуть-чуть, и ее спинной плавник появится на поверхности и пойдет резать волны, как нож масло. Но это только казалось. Вода была такая прозрачная, что определить глубину, на которой плыла дорада, было невозможно.
– Подстрелить бы, – мечтательно произнес Полуяров-младший, но и не подумал метнуться в каюту за подводным ружьем. Скорость – раз, высота борта – два, преломление – три. Ни прицелиться толком, ни тем более попасть. Разве что из пулемета порешить, но пулемета, как и любого другого огнестрельного оружия, на борту «Золушки» не было. Согласно международному морскому праву – низззя.
– Ну, дорада, что с того? – обиженно буркнул Петька.
Мы дружно игнорировали вопрос Козлова, и тогда он демонстративно отвернулся и забормотал-запел свою любимую песенку, которой успел извести нас до крайней степени: «Белый парус надежды, черный парус беды…» Дескать, видал я вас, ихтиологов.
Рыба лениво отвалила в сторону, и мы повернулись к Пете. Надо уважить человека.
Вообще, обидчивым Петька не был. Настолько, что даже подшучивать над ним было неинтересно. Только Федор по старой дружбе регулярно в этом упражнялся.
Петьку он знал со школы. И с тех пор относился к нему со снисходительностью, какую испытывает всякий убежденный троечник к продвинутому «ботанику». Они сидели за одной партой, и Петька исправно поставлял соседу тетради для списывания, получая взамен защиту от других троечников, тоже претендовавших на его знания.
В институт Козлов поступил легко, учился без проблем, а потом также без проблем нашел себе место в Департаменте природопользования и охраны окружающей среды города Москвы. С точки зрения руководства, он был идеальным чиновником: трудолюбивым, исполнительным, но самым привлекательным его качеством было отсутствие карьерных устремлений на фоне абсолютной неспособности к интригам.
Коллеги, и прежде всего руководство Департамента, очень удивились бы, узнай они, что вне служебных стен этот флегматичный увалень ведет очень даже активный образ жизни.
Потому что страсть подчас меняет людей до неузнаваемости!
Петр Козлов был кладоискателем. Начало увлечению было положено еще в детстве. Шарясь с другими дворовыми мальчишками по старому дому, выселенному и ожидающему сноса, он нашел свое первое сокровище. Вылезая в окно, наступил на подоконник – и тот треснул; приставил вторую ногу – и тот рассыпался в труху. Глядь, а под подоконником ниша. А в нише ридикюль. А в ридикюле лорнет из серебра и слоновой кости, десять позеленевших пуговиц с двуглавым орлом и стопочка купюр на сумму, на которую во времена Николая II можно было безбедно прожить в Первопрестольной года два, ну, или на месячишко скатать в какой-нибудь Биарриц – Европу посмотреть и себя показать.
Годы были советские, Петя был мальчиком честным, поэтому клад он отнес в милицию. Оказалось, что
– Пойдем, – сказал мне Полуяров. – У него интересно. Заодно и познакомитесь.
Так я оказался у Козлова дома и сподобился лицезреть знаменитые пуговицы. А вокруг чего только не было! Иконы, старинные книги, какие-то черепки и железяки. Все это было найдено Петей за годы неустанных трудов на ниве кладоискательства. Он шерстил идущие под бульдозер дома в московских переулках. Шатался с металлоискателем по развалинам барских усадеб. Ездил по брошенным деревням Русского Севера. Одно время даже загорелся найти золото Наполеона, вывезенное из сгоревшей Москвы и затопленное в одном из озер у старой Смоленской дороги. Однако довольно быстро это дело оставил, наверное, ввиду бесперспективности предприятия. Потом искал сокровища разбойника Крутояра и клады Стеньки Разина, но опять же бросил. Наконец, возмечтал отыскать «Черного принца», на котором в ноябре 1854 года везли жалование войскам союзников, осадивших Севастополь. Но денег солдатики не получили – во время шторма «Черный принц» затонул где-то в Балаклавской бухте вместе с 60 миллионами фунтов стерлингов. Козлов рылся в архивах, несколько раз ездил в Крым и пришел к печальному выводу, что найти злополучный корабль ему не удастся. Потому что другим не удалось: ни таким же, как он, романтикам-любителям, ни ЭПРОНУ, даже японцы спасовали. Однако поездки к морю кое-какой результат все же дали: Петя впал в новую крайность, «заболев» морскими сокровищами. Пример Томаса Томпсона, поднявшего три тонны калифорнийского золота с затонувшего парохода «Центральная Америка», стал его путеводной звездой. И толкал на подвиги. В частности, на получение лицензии шкипера. Всегда далекий от спорта, нескладный, грузный, Петя стал яхтенным капитаном и принялся прочесывать греческие острова. Другие яхтсмены, берущие суда в чартер, заботились либо о полноценном отдыхе, либо о результатах в гонках, в обоих случаях предпочитая марины в шумных, переполненных туристами городах. У Козлова все было иначе: безмятежное ничегонеделание и победы в регатах его не волновали, а для стоянок он выбирал маленькие бухточки, лишь бы подальше от чужих глаз. Он искал сокровища легендарного пирата Хайдреддина Барбароссы.
– И я их найду! – заверял он нас.
Люди, ходившие с ним в чартер, были под стать шкиперу. Такие же одержимые кладоискатели. В этой компании Полуяров-младший был белой вороной. Кладоискательство он считал занятием непродуктивным, хотя, надо отдать ему должное, от копания в земле никогда не отлынивал. Чего же, спрашивается, плавал с ними? Просто ему нравилось вот так: никуда не спеша, но с целью, а главное – под жарким солнцем и белым парусом. Первый раз Федор пошел с Козловым больше от скуки, чем из интереса, и влюбился!
Это Козлов посоветовал другу яхтенную школу Николая Пирогова, после чего они поменялись местами, и уже Петька от случаю к случаю становился членом экипажа капитана Полуярова. Поэтому то, что Козлов оказался в команде перегонщиков и отправился с нами в Доминикану, выглядело совершенно естественно. Причем пришел он в наш маленький и на тот момент не слишком дружный коллектив не с пустыми руками. Но узнали мы об этом только в Атлантике.
* * *
– Как живой! – восхитился я, разглядывая мумифицированные останки.