Черный снег на белом поле
Шрифт:
Попячсо животне...
Что-что?
Вы не поняли, что сказал вам интернет ? Так знайте: пустота произнесла нечто пустое. А интернет лишь средство. Он просто служит запланированной деградации языка. Со всеми его превед (привет), зачед (зачет), мну (мне, меня), чмавк (чмок)... Этот язык называется «подонкафским». Он закономерно сопровождается матерной руганью.
Рунет заполоняет «упячка». Это слово мог придумать (отсутствующими мозгами) только «рыжий человек». Оно не обозначает ничего. Точнее, упячка — эта некая абстрактная радость, противостоящая «унылому говну». На пустом месте возникает мифология, в которой воины упячки во главе с Чаком Норрисом сражаются против «унылого говна» во главе с Михаилом Боярским.
Это безумие охватило значительную часть русскоязычного интернета. И
Кстати, что такое царивший некоторое время назад в Рунете «превед, медвед» ? Подготовка «подсознания» к приходу в Кремль Медведева?
Под идею развоплощения мира была подведена научная база. Маркузе объявил себя идеологом протеста. Манифестантам «Великого Отказа» от традиционной культуры, которая, по мнению философа, является орудием тотального угнетения человека, которая подчиняет себе все его биологические и социальные инстинкты. В результате такого покушения на принципы гедонизма (как мы помним, основополагающего для адептов Открытого Заговора), якобы неизбежен рост общей агрессии. Рано или поздно она «вырывается из сдерживающих ее оков ... — вот тогда-то и возникают фашистские режимы, мировые войны, концлагеря, варварство, в чем... репрессивная культура отказывается узнавать свой истинный лик».
Теперь эту линию продолжают психотерапевты. Скрытые страхи, считают они, — это фашистский потенциал, а освобождающий эрос принадлежит демократии. Заказчики подобных исследований — высокопоставленные педофилы и педерасты, последователи Бентама и прочие «борцы с фашизмом» — рукоплещут.
Протест против «репрессивной культуры» сообщил искусству авангарда разрушительную силу.
Да, греховная человеческая природа порождает все новые несовершенства мира. Отсюда — поводы для протеста. Для всяческого протестантства. Даже вскинутые вверх два пальца — в виде буквы V — на языке популярных жестов означают уже не победу. Это знак протеста. Вечной войны. Битвы, в которой окончательной победы быть не должно.
Все идет «по Гегелю». Действительно, «Гегельянство — учение о непрекращающихся революциях как движущей силе истории. Это почувствовала интеллигенция, которая, не создав ничего позитивного, живет на волне вечного протеста... Даже крупные религиозные мыслители т.н. «серебряного века» философии, не смогли преодолеть демонических чар диалектики, которая по сути дела является методом логизации абсурда...»
В своем «Бракосочетании Неба и Ада» Уильям Блейк придумал Ринтру — бога духовного протеста. Его рычанием сопровождается всякое действие. Эта сила враждебна «деспотическому Богу», но не человеку.
Уже знакомый нам Моррисон специально изучал в университете философию протеста. И сам он был искренен, когда говорил: «...мне кажется, что необходимо находиться в революционном состоянии постоянно, иначе вы пропали». Галерея Открытого Заговора, по которой он шел, была такова: Монтень, Руссо, Юм, Ницше, Хайдеггер, Сартр...
Интересно, что «протестная культура» послужила, кроме всего прочего, и провокацией, на волне которой поднимался нацизм. «Пользовавшиеся широчайшей популярностью театральные постановки 20-х годов провокационно увлекались такими темами, как отцеубийство, кровосмешение и преступление. Характерным симптомом времени было высмеивание самих себя. Так, в заключительной сцене оперы Брехта и Вейля «Махагони» исполнители выходили к рампе и демонстрировали на плакатах лозунги: «За хаос в наших городах!», «За продажную любовь!», «Честь и слава убийцам!», «За бессмертие пошлости!».
В изобразительном искусстве революционный прорыв произошел еще до Первой мировой войны, и сам Гитлер был сторонним свидетелем этого сначала в Вене, а затем в Мюнхене. Но то, что первоначально воспринималось как оригинальничанье кучки фантазеров, видится теперь, на фоне потока полотен о перевороте, революции и избавлении, — объявлением войны традиционной европейской картине человека. Фовизм, «Голубой всадник», «Брюкке», «Дада» — все это кажется столь же радикальной угрозой, как и революция; это ощущение внутренней связи зафиксировано в популярном термине культур-большевизм. Соответственно и защитная реакция была не только такой же страстной, но и пронизанной все той же нотой страха перед анархией, произволом и бесформенностью. Как гласил характерный вердикт того времени, современное искусство — это «царство хаоса»...[57]
«Черный квадрат» на белом свете
Представьте: вот православный человек в недоумении остановился у «Черного квадрата». Скептически улыбнулся, почесал затылок. И вдруг вздрогнул. Из противостоящей ему плоскости донесся угрожающий рык. Из самой бездны мрака прозвучало обвинение в мракобесии. Таково свойство хаоса: он нагл и агрессивен. Он не знает разницы между истиной и ложью. Ему не ведом ни верх, ни низ; ни свет, ни тьма. Он — слепое экспансивное безумие.
Абстракционизм рождается только у тех, для кого и Сам Бог — абстракция, дефис между буквами «Б» и «г». Христианский публицист из Израиля Исраэль Шамир пишет о происхождении различных видов «современного искусства»: «Отрицание Богочеловека, одного из главных источников творчества, — фундаментальная причина еврейской ограниченности». [71]. Автор цитирует Айвена Массоу, директора лондонского Института современного искусства: «В Британии сегодня тоже есть свой официальный стиль — концептуальное искусство. Оно выполняет те же функции, что и соцреализм в СССР. Оно утверждается на Даунинг-стрит, оплачивается крупным капиталом, а отбирается и выставляется самодержцами от культуры... Цель заговорщиков — сохранить свои капиталовложения, защитить интеллектуальную валюту, которую они вложили в этот вид искусства, и поставить искусство на службу современным интересам». Это откровение стоило британскому мэтру его престижной должности... Впрочем, истоков формирования «концептуальной мафии» англичанин не выявил. Суть же состоит в том, утверждает Шамир, что концептуальное искусство не нарушает заповедь «не сотвори себе кумира» в ее иудейском понимании. Не случайно последовавшее этому пониманию протестантское иконоборчество вынесло иконы из храмов, которые все еще считаются христианскими. Точнее, как теперь говорят, иудео-христианскими.
Так Запад света белого невзвидел, так он остался без «окон» в горний мир. Зато есть окна (они же и двери) наподобие «Черного квадрата». Через них на нас смотрит, приходит к нам беспросветный мрак хаоса. «В церкви св. Николая в Копенгагене вместо вдохновенных образов Мадонны (удаленных из церкви добрыми протестантами), мы видели огромную цветную фотографию старой больной женщины, рядом женские гениталии размером с амбарные ворота, рядом натуралистический акт орального секса в гомосексуальном исполнении». [71]. [58]
58
Так что российские выставки «Осторожно, религия!» — это, как обычно, всего лишь жалкие подражания «иудео-христианскому» Западу и тому «мастеру Леонарду», который руководит его «искусством». (От многочисленных кавычек здесь никак не избавиться. Они, как бесовские рожки, поневоле вылезают и здесь, и там). Итак, «В современном искусстве немало изображений Христа и Богородицы, но, как правило, они созданы, чтобы профанировать их образы. Сделанные из экскрементов или изображенные в нескромных позах, они представляют собой часть оружия, применяемого в войне против искусства Христа. Например, фотография Распятия в контейнере с мочой была выставлена в музее Уитни и называлась «Piss Christ» («Обоссаный Спаситель»). Этим музеем руководит друг Ариэля Шарона, член организации «Мега», Леонард Лаудер...
Эти шедевры никого не смущают, — пишет Шамир, — Если вы хотите шокировать публику, вам надо брать пример с маленького русского городка, который поместил образ Спасителя на свой герб. Все американские корреспонденты в Москве посетили дерзких бунтовщиков, чтобы спросить, как же они не боятся евреев? Видимо, это единственное «святотатство», способное еще кого-то потрясти. Ах да! Можно выставить инсталляцию Стены Плача, украшенной писсуарами, или фотографию слова «холокост», выссанного на белом снегу на пятидесяти языках». [71].
Осыпаемый черным снегом обыватель не понимает, что происходит. На его «белом листе» «Черный квадрат» числится шедевром.
Распыление бытия
Мирча Элиаде как-то назвал происходящее в искусстве перманентной революцией. Что ж, поскольку движущей силой всех революций зачастую являются люди поврежденные, то все сходится. «Служители муз» свихиваются сами и через свои произведения «посвящают» в сумасшедшие других.
Однажды профессор Ф.В. Кондратьев показал мне в Центре судебно-медицинской психиатрии имени Сербского произведения болящих художников. Можно быть уверенным: в «галереях современного искусства» Запада они могли бы вызвать фурор. Вот девочка с косичками, подобрав платьице, идет по гробам. Идет прямо в пасть огромному чудищу с как бы незрячими, без зрачков, медными глазами. Словно слепая сила хаоса заглатывает человека... А вот — удивительное дерево. Растут на нем глаза. Они смотрят на тебя отовсюду... Думай об этом что хочешь. Расшифровывай как знаешь. Ничего не скажешь — «концептуальное искусство»!
Авангард беспомощен как глухонемой бес. Несамодостаточен. Он постоянно требует комментариев. И вот комментаторы ищут смысла в бессмысленном: «...эти произведения являют собой замкнутые миры, герметические вселенные, куда проникают только ценой огромных усилий, сравнимых с испытаниями, через которые проходят посвящаемые...
По сути гипноз недоступности, непонятности произведений искусства выдает желание обнаружить новый, тайный, неизвестный до этого смысл мира и человеческого существования. Налицо желание «инициации», желание найти скрытый смысл этого художественного языка, всех этих «оригинальных» опытов...
Это как бы «новый мир, который реконструируется из обломков и загадок, мир, почти частный и свой, существующий только для узкого круга посвященных. Но престиж затрудненности в понимании и непонятности столь велик, что широкая публика вскоре вовлекается в этот процесс и провозглашает о своем полном согласии с открытиями элиты». [76].
Илья Сергеевич Глазунов как-то высказал важную мысль:
«Когда человек начинает видеть мир абстрактно, как говорят врачи, зашториваясь от реального мира, — это один из тяжелейших симптомов больной души. В основе так называемого абстрактного искусства лежит культ психики больного человека. И не случайно XX век принес право видеть в каждом художнике сумасшедшего, забывая, что великая духовность культуры создавалась абсолютно здоровыми людьми...»