Черный снег на белом поле

Воробьевский Юрий Юрьевич

Следователь Генпрокуратуры в Сибирском округе Р.Цыганков, «нарушивший негласную договоренность между прокуратурой и МВД, запрещающий распространение какой-либо информации о ходе расследования», заявил, что детей убили и сожгли. «Разговорившегося следователя вызвали к начальству — на ковер. Еще через 30 минут замолчали телефоны всех ответственных работников прокуратуры — как в Красноярске, так и в Новосибирске... Милиционеры полагают, что на следователей давит «субъективное» мнение вышестоящих руководителей». [116]

116

www.Rambler.ru/db/news/msg.html?mid=6036895&s=2...

Что же на самом деле на уме у профессионалов? Кто там давит на них? Легко догадаться, но трудно сказать. Во всяком случае, в наши дни прилетавший в Красноярск заместитель генерального прокурора Колесников, конечно, не смог бы повторить слова своего коллеги, заместителя прокурора Виппера, прибывшего на суд Бейлиса из Петербурга: «...я скажу открыто, даже если меня осудят — конечно, не на этом суде, но в нашем обществе, — что я чувствую себя в зависимости от власти евреев, власти еврейской мысли, власти еврейской прессы. Ведь русская пресса является русской лишь по форме: в действительности почти все наши издания находятся в руках евреев». [48].

Что ж, прокурор Колесников, как человек грамотный знает, наверно, о трагической судьбе своего коллеги. После революции Виппера отправили «в концентрационный лагерь... до полного укрепления в Республике коммунистического строя».

В 1922 году в эмигрантском журнале «Двуглавый Орел» было опубликовано свидетельство очевидца одной из «знаковых» казней. «Расстрелянными оказались: епископ Ефрем, протоиерей Восторгов, ксендз Лютостанский с братом, бывший министр внутренних дел И.А. Маклаков, председатель Государственного Совета И.Г. Щегловитов, бывший министр внутренних дел А.И. Хвостов и сенатор С.П. Белецкий... Прибывших разместили вдоль могилы и лицом к ней... По просьбе о.Иоанна Восторгова палачи разрешили всем осужденным помолиться и попрощаться друг с другом. Все стали на колени, и полилась горячая молитва несчастных «смертников», после чего все подходили под благословение Преосвященного Ефрема и о.Иоанна, а затем все простились друг с другом. Первым бодро подошел к могиле о.протоиерей Восторгов, сказав перед тем несколько слов остальным, приглашая всех, с верою в милосердие Божие и скорое возрождение Родины, принести последнюю искупительную жертву. «Я готов», — заключил он, обращаясь к конвою. Все встали на указанные им месте. Палач подошел к нему со спины вплотную, взял его левую руку, вывернул ее за поясницу и, приставив к затылку револьвер, выстрелил, одновременно толкнув о.Иоанна в могилу». [61-2].

Практически все, кто говорил о виновности Бейлиса в зале суда или в прессе, были расстреляны. Этот был урок. Но каждый понял его по-своему. Теперь только в доверительной беседе порой услышишь от некоторых «профессионалов»: да, мы все понимаем. Но сделать не можем ничего... Это произносится до такой степени тихо, что подтверждает: правят действительно те, о ком говорят шепотом.

Кровью пораненного сердца...

Увидев следователя, Михаил Осипович Меньшиков, конечно, не удивился. Перед ним сидел типичный выходец из черты оседлости. Его кожанка страшно смердела. Плохо выделанная кожа вошла в моду у чекистов не столько из-за своего угрожающего вида, сколько из-за того, что невыносимая вонь отгоняла вшей. Паразиты же после «революции» повылазили изо всех щелей... Меньшикову на мгновение вспомнилась фраза из его старой статьи: «Насекомые, желающие жить непременно на теле человека и в волосах его, могут горько жаловать на гонение против них, — но не комичны ли были бы эти жалобы по самому существу их». Арестованный едва не улыбнулся. Нет, сегодня не до смеха.

Фамилия чекиста была Якобсон. Нетрудно догадаться, какие вопросы задавались знаменитому публицисту. 19 сентября 1918 года он писал своей жене из заключения: «Члены и председатель чрезвычайной следственной Комиссии евреи и не скрывают, что арест мой и суд — месть за старые мои обличительные статьи против евреев» .

Блестящие, искренние, имперские статьи Меньшикова регулярно появлялись на полосах «Нового времени» два-три раза в неделю. Их с нетерпением ждали тысячи людей. В 1911 году журналист написал пророческие слова: «Устроенная жидомасонами французская революция дала евреям во Франции неслыханное торжество. Там не только сложилась династия Ротшильдов, но менее чем в столетие сто тысяч евреев сделались хозяевами великой католической державы. То же хотят теперь проделать с великим православным царством. Начинают с цареубийства, кончают народоубийством» [35].

Многие слова его сегодня звучат даже более актуально, чем сто лет назад. «Мы, — писал Михаил Осипович, — не восстаем против приезда к нам и даже против сожительства некоторого процента иноплеменников, давая им охотно среди себя почти все права гражданства. Мы восстаем лишь против массового их нашествия, против заполонения ими важнейших наших государственных и культурных позиций. Мы протестуем против идущего завоевания России нерусскими племенами, против постепенного отнятия у нас земли, веры и власти. Мирному наплыву чуждых рас мы хотели бы дать отпор, сосредоточив для этого всю энергию нашего когда-то победоносного народа...»

Да, после катастрофы в Косово публицистика Меньшикова воспринимается не просто как историческое свидетельство. В нынешнюю Россию хлынул поощряемый властями «антропоток». Поставленные к власти менеджеры обосновывают миграцию из Средней Азии и Кавказа нехваткой трудовых ресурсов. Странно, не правда ли? Промышленность развалена, да и требует отнюдь не таджикской квалификации. Чем же занимаются пришельцы? В лучшем случае — убирают мусор нашего безделья и хамства, которые культивируются властью очень старательно.

На сиюминутный соблазн дешевизны рабочей силы «подсели» и частные наниматели. Задумываются ли они, что будет дальше? Что произойдет на нашей земле, которую смуглые гастарбайтеры заселяют уже вместе со своими семьями? На которой строят мечети. В которой хоронят умерших и поэтому считают ее своею. Думают ли преуспевающие ныне люди о собственных детях и внуках? В какую — другую, дополнительную, запасную — Россию побегут они из нового Косово, — с Ярославщины или Владимирщины? Неужели не понимают, что «сетевые структуры», создающиеся на руинах государства Российского, не защитят русских одиночек от окрепших стай?! Что построенные пришельцами высокие заборы коттеджей не спасут?!

Что вы скажете нам, Михаил Осипович? Чем ответите на бумажный шелест сиюминутной выгоды и на свистящий шепот далекоидущей русофобии?

Вот чем: «Мы хорошо знаем, что эта святыня народная — Родина — принадлежит не нам только, живым, но всему племени. Мы — всего лишь третья часть нации, притом наименьшая.

Другая необъятная треть — в земле, третья — в небе, и так как те нравственно столь же живы, как и мы, то кворум всех решений принадлежит скорее им, а не нам. Мы лишь делегаты, так сказать, бывших и будущих людей, мы — их оживленное сознание, — следовательно, не наш эгоизм должен руководить нашей совестью, а нравственное благо всего племени» .

Сто лет назад папиросный дымок декаданса, интеллигентского прекраснодушия и расслабления смешивался с застоявшимся запахом всемогущей канцелярии. Не только единомышленникам, но и этому, не замечающему своей гибели, миру Меньшиков напоминал:

«Хотя все русские люди — русские, однако, несомненно полезно присутствие тех, кто чувствует себя сознательно русскими и поддерживает об этом в обществе живое сознание. <...> Речь идет не об угнетении других народностей, как совершенно неверно жалуются на наш национализм иные инородцы, — а лишь о соразмерности племенных прав».