Черный ураган. Честный Эйб
Шрифт:
— Эл, не мешай капитану говорить, — сказал Сэм.
— Я уже всё сказал, — отозвался Браун. — Послушаем, что скажет мистер Линкольн из Иллинойса.
— «Ах, вы не имеете в виду цвета кожи? — спрашивает масса Линкольн. — Вы имеете в виду то, что белый человек умнее чёрного? Опять берегитесь! Вы можете стать рабом первого встречного, который умнее вас…»
— Дело вовсе не в этом, — сказал Сэм. — Южане говорят, что они заинтересованы в рабстве, иначе им крышка.
— Вот, вот, масса Сэм! На это масса Линкольн отвечает: «Очень хорошо. Тогда первый встречный имеет право сделать
— Мистер Линкольн говорит, — сказал Браун, — а мы воюем. И если мистер Линкольн думает, что с рабовладельцами можно поступать по закону, то он ошибается. Они презирают законы.
Браун повернулся спиной к костру.
— Бесс, пора кормить лошадей! Мы здесь долго не пробудем.
— Опять ночной переход, капитан? — спросила женщина, которая собирала ягоды.
— Мы движемся только по ночам, — отвечал Браун. — Надо привыкать к этому. — Он вытащил из кармана вчетверо сложенную бумажку и развернул её. — Господа головорезы не успокоились. Вот их «манифест», отпечатанный в типографии. Видите, крупная надпись: «Никаких уступок!» Они готовы убивать и жечь! Мне пишут из Осаватоми, в юго-восточном Канзасе, что южане собрали целую армию и собираются «окончательно навести порядок» в этом городе. Это будет такой «порядок», какой вы видели на ферме «Текучая Вода». Мы пойдём туда и не пустим их в Осаватоми. Хватит болтать, пора стрелять. Кто боится выстрелов, пусть уходит. Куда вы, Грегори и Кимбс?
— Я с вами, — сказал Сэм.
— И я, масса Браун, — откликнулся Эл.
— Здесь не меньше четырёхсот человек, — сказал Сэм Брауну.
Люди Брауна лежали за кустами на опушке небольшого леска. Дорога была перед ними как на ладони.
— Зато они не ожидают сопротивления, — отвечал Браун. — Эй, ребята, не стрелять, пока я не скомандую. Мы подпустим их поближе. Стрелять в середину колонны и не медлить!
Хотя головорезы и поклялись не напиваться до победы, тем не менее, наступая на Осаватоми, они были уж «на взводе». Они горланили песни и подбрасывали в воздух шляпы. За колонной всадников ехали два фургона для сбора награбленного имущества.
Браун пропустил первых всадников и скомандовал «огонь!»
Захлопали ружья. По-видимому, миссурийцы не имели никакого представления о неприятеле. На дороге началась паника. Кони взвились на дыбы. Передние всадники поскакали в сторону. Задние начали поворачивать лошадей. Перед стрелками образовался подлинный хаос из человеческих тел и конских крупов. Крики «Браун! Браун!» огласили всю окрестность.
— Огонь! Огонь! — кричал Браун. — Цельтесь в хвост колонны!
Сэму впервые в жизни пришлось стрелять так много. Приклад бил его в плечо при каждом выстреле. Дым застилал ему глаза. Но он заряжал и разряжал ружьё с воодушевлением, какого уже давно не испытывал.
— Это за Работягу Дика, — приговаривал он. — Это за «Чертополох»… Это за Брук-Фарм… это Вандербильту… это полиции… это негроловам… Браун, Браун!
Сэм
— Капитан, — сказал Сэм, — нас атакует кавалерия.
— Вижу, — ответил Браун. — Ребята, отступать в лес! Не задерживаться!
Стрелковая цепь успела вовремя скрыться среди густых деревьев и снова открыла огонь. Всадники повернули лошадей и помчались в объезд леса. Сэм повернулся и посмотрел им вслед.
Но Браун, нахмурившись, смотрел в другую сторону.
— Нас окружает пехота справа, — сказал он.
— Да, они взялись за ум, — подтвердил Сэм, — они подтягивают пушку.
Вдали, на косогоре, громыхнуло орудие. Граната оглушительно лопнула в ветвях орешника. Два дерева свалились с треском.
— Джентльмены, — сказал Браун, — все за мной, дозорные по краям и сзади. Мы отходим к городу.
В этот день был убит один из сыновей Брауна, Фредерик. Капитан был легко ранен.
Миссурийцы подступили было к Осаватоми, но увидели вторую линию обороны и ушли, сделав несколько выстрелов.
Этот вечер Джон Браун провёл в одиночестве. Он отказался выйти к своим сторонникам, которые праздновали победу и называли старика «Осаватоми Брауном». Он допустил к себе только Сэма Грегори и Эла Кимбса.
Капитан сидел за простым, некрашеным столом, на котором лежал портрет его убитого сына.
Браун сидел выпрямившись. Лицо у него было спокойное. Он смотрел не на портрет, а прямо перед собой. Он кивнул Сэму и Элу головой и указал им на стулья. Они остались стоять.
— Я распускаю отряд, — сказал Браун.
Он поднялся во весь рост и положил на стол свою загорелую, узловатую руку.
— Здешние поселенцы не решаются воевать против рабства, — продолжал он, — а губернатор приказал арестовать меня.
— Да, — сказал Сэм, — я слышал, как здешние люди говорят: «Капитан Браун храбрый человек, но так нельзя продолжать. Мы не можем обрабатывать землю с ружьём под мышкой».
Браун как будто и не слушал его.
— Я делал так, — продолжал он, — чтобы ничто не могло помешать мне исполнить мой долг: ни жена, ни дети, ни мирские блага. Великий час приближается. Все, кто хочет действовать, должны быть готовы.
— Вы говорите о походе на Север, капитан Браун?
— Нет, мой дорогой Сэм, я говорю о восстании.
— О восстании против рабства?
— Да, Сэм, и прежде всего о восстании негров.
— Если чёрные восстанут на Юге, будет гражданская война, — сказал Сэм.
— Да, мой друг, будет гражданская война! Я мечтаю о ней!
Браун взял со стола портрет сына и сунул его за пазуху.
— Куда вы пойдёте, Сэм?
— Я пойду искать справедливость, капитан. Американские дороги ждут Сэма Грегори, механика и бродягу.
— Желаю вам счастья, Сэм. Эл Кимбс пойдёт с вами?
— Я пойду с массой Сэмом, капитан, — смущённо проронил Кимбс, — потому что человек не должен быть один. Но, если я понадоблюсь вам, кликните меня, и я буду с вами. Мы оба придём к вам, капитан, вот моё слово.