Черный ураган. Честный Эйб
Шрифт:
— Хорошо, — сказал Браун. — Прощайте, механик Грегори.
Он подошёл к Сэму и крепко обнял его.
— Такие, как вы, Сэм, — сказал он, — это лучшее, что есть в Америке. Слава богу, если найдётся хотя бы тысяча таких ребят.
— Найдутся сотни тысяч, капитан, — отвечал Сэм. — Мы ещё будем сражаться вместе.
Браун поднял руку.
— Прощай, Эл, — сказал он. — Я не хочу, чтобы что-нибудь плохое случилось с тобой, и меньше всего могу думать, что ты будешь захвачен в рабство. Да защитит тебя бог, а я всегда готов прийти на помощь любому
Эл посмотрел на него снизу вверх, потому что Браун был высокого роста. Волосы и борода у Брауна были белы как снег. Он казался Элу не то пророком, не то древним, сказочным воином.
— Прощайте, капитан Браун, — сказал Эл. — Я никогда не забуду вас. И мой народ никогда вас не забудет.
Дверь тихо закрылась за Грегори и Кимбсом. Браун долго молчал.
— Человек не должен быть один, — прошептал он. — Может быть, в этом я ошибся…
Дело о двух с половиной долларах
Дети Линкольна одолевали Уильяма Хэрндона. Можно сказать, что под солидной вывеской «Линкольн и Хэрндон, адвокаты и юрисконсульты» господствовали два малолетних буяна — Вилли и Тэд.
Вилли Линкольн был на три года старше Тэда. Но «заводилой» был всё-таки Тэд.
Личико Тэда было похоже на чайник с очень коротким носиком. Он сильно картавил и вообще неправильно произносил слова. Сколько ни учили его говорить медленно, он всё-таки в середине фразы начинал спешить, а к концу уже тараторил, как попугай. Разговор его выглядел приблизительно так:
— Доб-ро-е ут-ро, сэр! Ка-ак вы по-жива-ете… и… как… здоровьевашейкошечкикотораявчеранехотелапитьмолочкоизблюдечка?
Входя каждое утро в контору, Хэрндон находил Авраама Линкольна в его любимой позе: он лежал на полу, опираясь головой на опрокинутый стул, и читал книгу. Его длинные ноги занимали половину комнаты.
Авраам Линкольн очень любил читать. По воскресеньям, когда миссис Линкольн отправлялась в церковь, можно было увидеть, как бывший член конгресса, глава республиканской партии Иллинойса, шёл по улице, читая книгу и везя за сбой большую детскую коляску, из которой торчали головы Вилли и Тэда. Тэд однажды вывалился, но папа Линкольн не обратил на это никакого внимания. Тэд сидел на мостовой и плакал, пока его не подобрал проезжавший мимо возчик. Догнав отца, возчик вежливо сказал:
— Вам не случилось что-либо потерять?
— Ах, благодарю вас, мой друг, — отвечал Линкольн. — Кажется, я потерял закладку.
— Не закладку вы потеряли, а младшего сына, — сурово сказал возчик. — И в следующий раз советую вам приковать этого буяна цепочкой к коляске. Он машет руками и мелет языком, как ветряная мельница.
Мистер Линкольн читал и в конторе, лёжа на полу в приёмной, хотя у него был свой кабинет. Он оправдывался тем, в маленьком кабинете ему некуда девать ноги.
Вторую половину комнаты занимали Вилли и Тэд.
Описать в подробностях, что представляла из себя эта вторая половина, нет никакой возможности, потому что на это не хватит бумаги. Достаточно сказать, что большая чернильница Хэрндона находилась на полу и представляла собой паровоз, под названием «Крокодил». Бухгалтерская книга, в которую Хэрндон вносил приход и расход, превратилась в станцию со странным названием «Середина Африки», а колокольчик, которым Хэрндон вызывал к себе конторщика, давал отправление поезду. Вагонами служили конверты от утренней почты.
— Мистер Линкольн, — сказал Хэрндон, останавливаясь на пороге, — как хотите, но это невозможно! Почему вы не оставляете детей дома?
— Гм, видите ли, Хэрндон, — отвечал Линкольн, не отрываясь от книги, — дело в том, что я отпустил служанку к родственникам, а миссис Линкольн с утра направилась по магазин, подбирать шёлк к вечернему платью. Дети не сделают ничего дурного.
— Ничего, кроме того, что они превратили в мусор всю переписку с Центральной железнодорожной компанией. Прикажите этим молодцам привести приёмную в порядок.
— Вы правы, как всегда, Хэрндон, — грустно сказал Линкольн. — Но что поделаешь, я не люблю деспотов, в том числе деспотов-родителей. Дети должны быть свободны.
— А где же дисциплина, сэр?
— Не дисциплина, а любовь должна привязывать детей… Вилли, Тэд! Положите на стол бухгалтерскую книгу.
— Сэр, это не книга, а «Середина Африки», — отвечал Вилли.
— Тогда положите на стол «Середину Африки», — сказал Линкольн и углубился в книгу.
Хэрндон молча положил на стол книгу. Потом он ухватил ребят за воротники, вывел их в соседнюю комнату и запер дверь на ключ.
— Сэр, я про-те-стую, — послышался голос Тэда из-за двери, — вы не… имеетеникакогоправабратьнасзашиворот! Потомучтомылюбимпапуаневас!
— Вы послушайте, что он пишет! — воскликнул Линкольн.
— Что это у вас в руках? — спросил Хэрндон, нагибаясь за чернильницей.
— «Листья травы», стихотворения некоего Уолта Уитмена. Послушайте, Хэрндон!
Загнанный раб, изнемогающий от бега, в поту пал на плетень
отдышаться,
Судороги колют его ноги и шею, как иглы, смертоносная дробь
и ружейные пули.
Эти люди — я, и их чувства мои.
Я — этот загнанный негр, это я от собак отбиваюсь ногами.
— Разве этот Уитмен — негр? — спросил Хэрндон.
— Нет, он поэт.
— Странный поэт. Стихи должны иметь рифму.
— Как вы не понимаете, Хэрндон? Это новая школа в поэзии. Рифмы часто нет и у Шекспира.