Черти в Париже
Шрифт:
Бим говорит:
– Гут, Кирюха. Молодец.
И своего ужасного быка таким же манером – хрясь.
Стоят бычки, не падают. Безветрие марки бриз.
Бим им пальцем грозит: «Стоять, женчины!» С низкой моральной ответственностью подразумевая женчин. А они бычки, а не коровки. Плевать ему.
– Может, трубку покурим? Взамен типо, – вспомнил кто–то. Бим, наверно.
– В обед покурим.
– Рано ещё трубки курить, – сказал я, – мы тут быстро. Не надолго то есть: раскурить не успеешь,
Ксаня говорит: «Так нельзя с бычками поступать: раскуривайте немедля трубку, а я вас при таком раскладе подожду».
А потом думал–думал, думал–думал, да после третьей думы чисто по–бабски очканул.
Обоссался то есть, и целовать сандалии полез: «И мне, говорит, оставьте курнуть. Я тоже, мол, хочу. Он, видите ли, тоже человек».
А мы посмеиваемся: «Держи в руке, – говорим, – свою пожелалку, а бычки в ширинку складывай».
Салфеток для бычков, вестимо, тоже нет.
А гостиница наша за углом в трёх шагах. Ксан Иваныч на этом основании говорит: «Стыдно». Увидят, мол, наши из гостиницы.
Мы:
– Кто это, блин, наши? Что за наши, тут нет наших. Тут все чужие…
– Нет, – считает Ксан Иваныч, – вот эти «чужие наши» и опарафинят.
– Именно опарафинят, – говорил Ксан Иваныч, – а не пожурят, или сделают вид, что не заметили. А сами заметят. И расскажут другим нашим хотэльным чужим. И ещё посмеются… под вечернее винцо. На пятом, мол, или в четвёртом этаже – они же точно не знают – русские живут. Вглядитесь в них внимательней. Они – ослы и грязнули. Ссут в трусы. Потом наспех стирают. И всей неумытой гурьбой вывешивают постиранное в окне.
– На клёнах! – кричу я. – Я сегодня до ветки достал!
Ксан Иваныч не слышит: «И с французскими бабами, – мамзелями, если точнее, – нам тогда грозит полный облом.»
Мог бы сказать и круче.
А нас будто бы там ждут – не дождутся, ага: русские ебаря, блЪ, понаехали – в очередь, в очередь.
Ага, ждут нас там! Заждались уже.
Кисок перед зерцалами поглаживают… Одной рукой. Другая на утюге. Под утюгом – трусы со спецдыркой и клапаном. Шпарят, аж дым паром стоит!
…А мы с Бимом не слушаемся Ксаши.
И одну за другой: – хрясь бычка на торчок, хрясь, хрясь. Другого, следующего.
Курим подряд одну за другой.
Образовался лес таких бычков.
– Сосновый бор, – говорит Бим, – экологический паблик–арт.
– Родное! – Так коротко и ёмко сказал я, не привирая ни в одном слове.
Могу найти точное выражение, хотя всего лишь провинциал.
Но: талант. Хоть и провинциальный.
Ксан Иваныч – насупленный. И в самом деле в карман бычки складывает.
Мог бы и в кошелёк, в самый важный отсек.
Мы посмеиваемся: «Да что ты, Ксаня, – дескать–мол, – олух ты, – мол, – небожительный».
Ксаню прорвало: «А идите вы все в жопу». Так и сказал, даже особо не матерясь.
Он же в гостях у дружественной ему страны.
Дальше можно не ходить: можно обломиться.
Потом нахмурился больше обычного, дёрнулся, покраснел, и весь свой набор из кармана и выставил.
Стало два бора и один кедровый лес.
Пиво закончилось.
Ещё попросили, подождали – принесли ещё.
Весь стол уже в стоящих бычках. Вокруг бокалов. Это типа Алтайских кряжей.
Тайга, блин, уже, из бычков!
– Бурелом, а не лес! – ветер подул. И мы снова лес восстанавливаем. И добавляем новья.
Время, господа!
– Нам счёт, пожалуйста, месье, – сказал Ксаня.
– Это гарсон, а не мосье, – поправил Бим.
Ксан Иваныч даже не улыбнулся, хотя всё пиво выпил и ещё вдобавок расхвалил.
Пиво как пиво.
Лучше б красного вина попросил.
Ждём.
Приходит.
Рассчитались.
Ксаня показывает гарсону–мосье: «бычки куда?» Типа нам неудобно, мол. Мы, мол, – чистюли. Приехали из Эко Рашской Вобласти.
Официант ухмыльнулся, глянул по сторонам. И рукой – хлесть!
И все бычки переместились мухами, всей стаей, стадом, лесом, бором: на проезжую часть!
Ну не фига!
– Это потому, что дорога – не их территория, – догадался Ксан Иваныч. И высказал мысль вслух. Как только гарсон отошёл.
– Их территория только до бордюра, – уточнил Бим ксанину догаду.
– А там уже федералы, федеральевая земля, – сказал я. Не подумав, ляпнул. Лишь бы брякнуть ляпа.
– Федералы! Тут муниципалитет, а не федералы. И не путать с кантоном, – поправил Ксан Иваныч.
Кантон – гондон почти.
И я надорвал живот.
А Ксан Иваныч юмора не понял и продолжил.
А Бим понял, но тему не подхватил.
– Красная линия проходит по бордюру, – рассказывает Ксан Иваныч, он же архитектор, – а что? а правильно делают. Если у них такое правило – сорить, то сорить надо на чужой территории. А не на своей. У них межевание чётче. Лучше, чем у нас.
– А как у нас?
– А у нас по тротуару до ближайшего газона, а у них по бордюру дороги. Вот как.
И совсем будто некстати так заявляет, а я–то знаю почему: «Завтра с утра идём на Монмартр. Знаменитую гору смотреть будем».
– А что это? Как переводится? Неужто «Гора Большого Мусора»? – спросил Бим.
– Район такой. В виде горы. Просто гора, а на ней Сакре–Кёр.
Мы с Бимом насторожились:
– Где эта гора? Что за санкрекёр? Пирожные, печенюшки?
Заколебал своей эксклюзивной едой.
И так в каждой стране.
А их было девять подряд.
Есть заставит свой санкрекёр.