Черти в Париже
Шрифт:
Бим сказал именно сервиз, а не сервис, – тоже мне шутник. А про телевизор в сетке не прописано.
– Что есть, с тем и соглашайся, – сказал я.
То же самое говорит чек.
– И холодильника вам не надо: ешьте в нашем кафе. Оставляйте там ваши денежки.
– Ёк–мотылёк, я тоже сейчас как ты сделаю. Подвинешь трусы, а я пока свои постираю? Верёвка длинная? Пожадил с верёвкой?
Верёвка типа шёлковой бечёвки или лески на всякий непредвиденный случай у меня всегда есть. Лежала в багажнике поначалу,
Но моей предусмотрительности никто не ценит – только посмеиваются, а сами, вроде как бы невзначай, пользуются.
То же и про шампунь, и про обыкновенное мыло, и про стиральный порошок.
Я уезжал за границу на месяц, на целый месяц! А это что–то, да значит.
Бим обещает возместить использованное по приезду на родину.
Но, не возместил.
Да и хрен с ним.
Там каждый положил на алтарь что–то из своего.
Никто не жадил и подпольно не еврейничал.
Бим: «Кирюха, слышь, а тут в гостинице даже стиральный порошок есть.
Я: «Это мой порошок. Из самого Угадая вёз».
Бим: «И мыло? А почему по–иностранному прописано?»
Я: «И мыло. В ЦУМе куплено».
– Подвину, не вопрос. А где твои трусы? Хоть помнишь, куда свои положил?
Бим поозирался. Задумчиво, но более демонстративно – желая произвести на меня эффект – почесал снизу мошонку, прикинул в горсти вес яичек, – о–о–о, тоже проснулись, – сказал.
Я не прореагировал и не похвалил яичек.
А Бим расстроился и пошёл в душевую комнату искать брошенные сгоряча и потерянные давеча трусы.
Я подвинул то, что меня попросили, и торчу в окошке дальше…
Хотя это не окошко вовсе, а настоящий–принастоящий французский балкон.
Ностальжи идиота сбылась.
Всю жизнь мечтал побывать в Париже, думал и умру без Парижа. А тут такое.
Лучше бы и не знать, а мечтать по–прежнему, без крушения мечт…
Хотя лучше знать.
Лишний повод похвалиться перед девчонками: «Я и в Парижике–де бывал… Да что это за Париж, – хмыкнул бы я, не моргнув глазом, как Порфирий учил, – так себе, обыкновенный городок…»
***
А напротив тысячи таких французских балконов…
Балкончиков, точнее сказать.
Ксаня так и говорил: приедем, мол, увидите – что такое настоящие французские балкончики.
Это вовсе не те, мол, что вы мечтаете в проекты впихнуть…
Сибирь! Какие, нахрен, могут быть французские излишества в Сибири.
Погоду, мол, господа, различаете?
А как дети начнут падать?
Тут вспоминается лекция: «Как надо устраивать ограждения на балконах» «Ребёнок – что поросёнок. Головка пролезет – значит, весь ребёнок пройдёт; вот и пролезает в точь по науке, и летит».
Это слова одного нашего уважаемого преподавателя по проектированию по прозвищу «Хроня». Он уж, поди, давно отдал богу душу, а летучая его фраза живёт в веках, и у каждого студента Сибстрина в особенности.
– На тротуар летит, а вовсе не на ветки и не в газон, – добавил бы я, – а его там внизу никто не ловит.
Потому, что никто не готов ждать под балконом такого сюрприза: когда там, дескать, созреет для полёта ребёнок. Чтобы его поймать и получить за это Орден Спасения…
Нашей Необычнейшей Русской Нации.
И ещё: в Париже сквозь французские балконы чада почему–то не падают…
Тут почему–то Бим не согласился, и мне пришлось поработать с формулировкой.
– Ну, может, раз в десять–двадцать лет в зависимости от конфигурации защиты. А у нас так и норовят. И орденами за это не награждают. Потому, что часто летают и нет такой традиции – курительные балкончики делать. Ещё на них любить девушек хорошо.
Тут Бим чрезвычайно заинтриговался, и даже попросил перед продолжением сигаретку.
Я спрос тут же удовлетворил.
– Ну и вот. Поставишь её, она вроде бы курит и поглядывает на улочку, а на самом–то деле: ножки грациозно раздвинуты, а сзади пристроился Нектор Пыхтящий; и освещённая, блистающая рассыпчатыми огнями, улица имени Камилла Писсаро, с прогуливающимися под дождём французскими парочками, – вся ему похрену…
– Здорово! – сказал Бим. – Теперь я верую, что ты что–то можешь. Весьма описал. Особенно, где «похрену». Да–да–да, именно так и бывает.
(Конечно, он уже двести лет живёт в Париже и выiбал таким макаром сотню–другую шлюх и всех президентских любовниц. Правда постаревших, когда их уже никто не хочет).
Я, обласканный Бимом, гордо затушил сигарету и засунул её в щель карнизной полоски, на уровне перекладины французского балкона. Там уже с десяток бычков.
Ксаня этого – то есть про заныканные бычки – не знает, а то расширится и будет орать про экологию и про чистоту городов в Европе.
Он ругает нас так по–правдашнему, как разве что только невесту взасос целуют в брачную ночь.
– А особенно, – он говорит, – в Париже нельзя сорить. И в унитаз не бросайте!
17. Сорить в Париже нельзя?
– Какого хрена нельзя? Почему именно в Париже нельзя, а в Карловых Варах дак можно?
Сам ведь он сорил и ссал на ограду этих грёбаных Вар. А мы с Бимом отходили в лесок, вернее к овражку.
Малёха опорожнять нутро уходил аж в глубину кустов и сидел там полчаса. Подозреваю: пока стоял в позе корточек – травы курнул.
А ограда там – колючая проволока. Какую–то hерню огородили типа трансформаторной будки. Город питают электричеством. Какая неожиданность! Куча секретности. Может там под будкой химический завод «Новичок»?