Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
Боягуз и Калач, убрав карты и выпивку, разбавлявшую нехитрый досуг, тоже уселись. Только Балда недвижимо восседал на своем месте, удерживая под собой трофей и заложника в одном лице. Болотноцветный черт, оказавшись напротив чертовидца, положил кулаки на стол и выдал поганую улыбочку. Оно и понятно: на каждой из бумажек находилось слово «смерть».
Старый недобрый трюк.
Булат изобразил глубокую задумчивость – и вцепился в правую лапу чёрта. Выдернул бумажку и, не глядя, что на ней было, закинул себе в рот. Принялся разжевывать. Клочок отдавал мочой и прогорклым
– Ты… ты что творишь, гомик?! – взвизгнул Боягуз, ничего толком не понимая. – Покажи, что там было! Там была «смерть», да? Да?! Там была «смерть», я вам говорю!
Булат проглотил грязную жвачку из целлюлозы и высунул язык, демонстрируя пустой рот.
– Ну сам посуди: я-то откуда знаю, что сожрал? Давай-ка лучше посмотрим, что осталось.
Под зеленоватыми волосинками на морде Боягуза разлилась бледность.
– Э-э… Ч-чего?
– Показывай, говорю, пока я тебе клешню не отгрыз, чтобы самому посмотреть. Мы же честно играем, да?
Болотноцветный чёрт отвел глаза в сторону и разжал ладонь.
На уцелевшей бумажке расплывалось одинокое слово, изъеденное потом: «СМЕРТЬ».
– Логику чуете? – Булат вскинул кулак, будто именно там логика и обитала. – Если осталась «смерть» – значит, я проглотил «жизнь». Один – ноль. Чьи орешки следующими зажать?
Черти обменялись многозначительными взглядами, а потом в избушке грянул хохот. Нечисть с подвываниями заржала, оценив смекалку сотрудника бюро. Булат лишь пожал плечами. Он с рогатыми веселиться не собирался.
– А ты хитрый, чел. Но такой ли ты дюже могучий? Бороться станем. – Калач, сидевший по левую руку от молодого человека, выставил косматую лапищу. – Я тебя в порошок сотру и зубы им почищу!
Булат усмехнулся, делая круговые движения согнутой в локте рукой.
Он прекрасно осознавал, что его соперник весит как минимум на сорок пять килограмм больше. Крупнее, здоровее… психованнее. Впрочем, чего переживать, если твое касание может ущипнуть нематериальное и по желанию обжечь любую плоть, сотворенную тьмой? Возможно, это единственное полезное, что удалось выжать из Черномикона.
Два месяца назад, когда он только познакомился с Лунославом, в том самом баре, полном трупов, тот зачитал из проклятого фолианта некий запрещенный текст. В результате Булат обрел способность, выходящую далеко за пределы возможностей обычного человека. Но глубоко внутри он подозревал, что Черномикон не даровал, а обличил скрытый талант. Как если бы «ГАЗПРОМ» обнаружил нефть, что испокон веков находилась на одном и том же месте.
– Ты ведь в курсе, что это от мастурбации? – Булат взглядом показал на волосатые ладони Калача.
– Что от мастурбации? – опешил тот.
– Как что? Волосы на хваталках растут.
– Правда, чел? – Замешкавшийся Калач обернулся к подельникам. – А… а у вас тоже из-за этого ладошки волосятся?
– Он тебе зубы заговаривает, кретин! Он… он… – Балда от возмущения не мог подобрать слов.
Воспользовавшись заминкой, Булат схватил противника за подставленную кисть.
Зашипело так, будто на раскаленную сковороду лег
Калач засмеялся. Обладая низким болевым порогом, он чувствовал, что аномальное касание чертовидца жжет, но не кусает. Однажды, догоняя в лесу девку, искавшую в ночь на Ивана Купалу цветущий папоротник, он ободрал себе рожу о сухую ветку. И лишь по взгляду пойманной беглянки, то и дело сдвигавшемуся вбок, он сообразил, что оставил где-то позади собственное ухо. Только это и спасло девке жизнь.
– Плевал я на боль, чел. – Калач до хруста стиснул руку чертовидца. – Да и на тебя с колокольни – тоже! – И он действительно харкнул в сотрудника бюро.
Плевок пришелся Булату на левую щеку, вызвав у него гневный тик.
– Ах ты ж, верблюд свинорылый! – Он на миг прикрыл глаза, чтобы они не лезли на лоб от раскалывающей руку боли, и дал ответный залп слюной.
Боягуз с ухмылкой подобрал кочергу, а Балда облизнулся. Рука молодого человека зримо – миллиметр за миллиметром – уступала натиску усердно сопевшего здоровяка.
– Не такой уж ты и крутой, Бэтмен! 15 – произнес Калач, похохатывая. Решил, что именно сейчас он и сломает голимому чертовидцу руку, а заодно – шею.
– Раскричалось воронье. Не бывать такому, чтобы на Руси молодец какому-то чёрту уступил!.. – Булат с укором смотрел на собственную конечность, гнувшуюся всё ниже и ниже. В голове возник скороспелый план: двинуть рогатому локтем по роже, схватить косу и…
В этот момент о себе дал знать загадочный волдырь.
15
Старый глупый анекдот. Выбегает как-то ночью на улицу обдолбанный наркоман и ломом забивает монашку. Потом вслушивается, оглядывается. Никого. Тогда он победно кричит: «Не такой уж ты и крутой, Бэтмен!»
Он ощутимо надулся и опал, будто выдохнул. Из-под «косухи» и футболки поплыли противоестественные ароматы свежего хлеба.
Глаза нечисти покраснели и скрылись в пелене выступивших слез.
– Он… он бзданул, чел! – Калач, ревя и мотая головой, пытался проморгаться. – Бздеж на соревнованиях! А хлебные и бобовые допинги – запрещены! Я ослеп, чел! Ослеп!
Не лучшим образом выглядели и Балда с Боягузом. Они морщили рожи, размазывали по ним желтые сопли и кашляли.
– Дьявол в яйца, ну и вонь!
– Будто луковица в скунсе сдохла!..
Аромат, порожденный волдырем, оказался для нечисти хуже слезоточивого газа.
Булат осклабился и рывком опрокинул лапу Калача, перегнув ее через угол стола.
Раздался сухой хруст, с каким обычно ломается застарелый хлеб.
Калач истошно закричал, напомнив осла на рынке, оскопленного за три медяка. С грохотом вскочил. Из покалеченной лапы торчал нежно-белый осколок лучевой кости. Налетел на ректификационную колонну и опрокинул ее. Вонь от пролитого самогона окончательно подавила слабевший хлебный запах.