Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
– Да на кой хрен вы мне нужны?
– А вдруг оказия. – Балда полез пальцами в пасть, вогнал грязные ногти в десну и с неприятным, подсасывающим звуком выломал коренной зуб. Боягуз и Калач с неохотой последовали примеру вожака. Еще два раза чавкнуло. На лист опустились три моляра, напоминавшие подгорелые остатки попкорна, превшие до этого в сыром мясе. – Беда приключится – кинь их в кипящую кровь. Лучше всего в свою, конечно. Ну, или разгрызи как аспирин. И мы всё сделаем честь по чести.
Булат подобрал зубы и подбросил в руке. Хмыкнул. Убрал во внутренний карман «косухи», подальше от «неломак». Должники всегда нужны.
– Может, и сгодитесь на что. Но отныне забудете вкус человеческой крови и перебиваться станете чем Бог пошлет: малиной, берестой или булкой просроченной. Это ясно? А теперь замрите.
Оробевшие черти застыли, боясь пошевелиться. Булат перехватил Костяную поудобнее и кончиком лезвия выцарапал у каждого на лбу по печатной литере: «Л», «Х» и «О».
– Что там, чел? Ругательство? Не круто. – Калач, которому досталась буква «Х», с озадаченным видом стер со лба кровь.
– Наградная аббревиатура – чтобы с вами дружки не водились. – Булат рассмеялся, сам не понимая, зачем это сделал. – А если серьезно: надурите – головы взорвутся. – Ложь далась легко, но он, к собственному изумлению, ощутил, что это вполне может оказаться правдой. Будто Костяная, испустившая в этот момент легкую вибрацию, стала гарантом его слов.
Черти, не сговариваясь, поклонились, точно обруганные актеры после фиаско на сцене.
– Долг прошедшей платежкой красен, – изрек Балда, изо всех сил пряча ненависть и злобу за фальшивой улыбкой.
– Валите уже, пока я не передумал.
Нечисть сейчас же порскнула в стороны, разбрасывая всё и опрокидывая. Даже Калач проявил завидное проворство, решив бежать через окно. Вскоре бесы покинули избушку и, петляя, скрылись в серебристом тумане, наполнявшем светлеющий лес.
Ни один из них не обернулся… и не забыл.
Булат подобрал лист Черномикона: в нём, словно за белым шумом, виднелся Лунослав, которого то и дело скручивало, будто металлическую вешалку, и растягивало; временами он напоминал вопящего под кровавым небом человека с картины Мунка «Крик».
– Держись, держись, братишка. Сейчас. – Булат вцепился в бумагу, пытаясь разорвать ее, точно пакетик с чаем, но заколдованная целлюлоза не поддалась. – Черт, такая и слона на скакалке выдержит. Ну-ка.
Он вернул лист на стол, отшагнул и с размаху ударил Костяной. Раздался скрип, будто от керамических черепков, и косу выбило из рук. Сбросив несколько бутылок, она отлетела в «красный угол». Самогонная вонь опять дала о себе знать.
Булат с раздражением достал из «косухи» дважды сложенный фрагмент Беломикона. Тот засиял, напомнив кувшинку, облюбованную светлячками. В следующее мгновение листы Черномикона и Беломикона, похожие как два близнеца, но с разным оттенком кожи, поднялись на два метра в воздух.
А затем – сложились.
Бумага невообразимо проросла сквозь бумагу.
На долю секунды возникла клубящаяся мгла – и из нее выпал Лунослав. Задев спиной стол, он грохнулся на пол. Левая рука угодила в бутылочные осколки. Побежавшая из свежего пореза кровь смешалась с сатанинским алкоголем.
От молодого человека разило нечистотами. Порванные сандалии настаивали на плотном ужине. Летние брючки и рубашку покрывали мазки чужих экскрементов и рвоты. Темные волосы, имевшие едва заметный ореховый оттенок и некогда образовывавшие на голове «горшок», подступали к бровям и накрывали уши. В отросшей бороде застряли отвратительные хлопья неопределенного цвета. Карие глаза неудержимо вращались, точно разболтанные телескопы.
– Лунтик?.. – Булат расхохотался. – Лунтик! Братишка! Ядрен батон! Дрищ ты мой любимый! – Он обнял товарища, несмотря на вонь, и покрутил.
Они действительно напоминали братьев. Одногодки, разменявшие по четверти столетия каждый. Примерно одного роста – около метра восьмидесяти восьми. Правда, Булат всегда казался выше за счет своего обожаемого кока Элвиса. Вдобавок Лунославу не доставало пару-тройки килограмм мышечной массы, чтобы совсем уж не провисать на фоне поджарого напарника. Впрочем, всё это он с лихвой компенсировал уникальными талантами, бравшими начало в безумном предке.
– В одном поезде родился день… в нём же он и умер, – прошептал Лунослав с крайне потерянным видом. – Потому что ехал тот поезд больше суток. Авторский фильм, однако…
Булат нахмурился. Потом расплылся в широкой улыбке и угостил напарника «сливой». Костяшки указательного и среднего пальцев крепко зажали товарищу кончик носа.
– Б-Булат?! – Лунослав не верил глазам. Издаваемые им звуки так и норовили распасться на части. – М-матерь Божья, жи-живой!..
Впервые заикание дало о себе знать еще в шестилетнем возрасте. Во время третьей ревакцинации против полиомиелита он вдруг замолчал. Словно шприц вколол ему пару кубиков молчания. Никто не мог вытянуть из него и слова целые сутки. Перед глазами всё стояла игла, выдавливающая вместе с капелькой вакцины опустошающий страх. Когда дар речи наконец вернулся, слова то и дело разбивало заикание. С тех пор оно мимолетным призраком проявлялось всякий раз, когда он волновался.
Вот как сейчас.
– А ты зарос, Лунтик! Только по слепку зубов и узнал. – Булат свято верил, что настоящая крепкая дружба требовала циничной и зачастую издевательской честности.
И повод для подобных подколок имелся.
Благодаря диастеме 16 , между верхними резцами Лунослава можно было впихнуть зубочистку. А неровные и сдвинутые соседи по челюсти могли позолотить ручку дантисту. И то, и другое – последствия вредных миофункциональных привычек 17 , устранить которые не хватало то денег, то жизни. Особенно сейчас.
16
Щель (щербинка) между центральными резцами верхней челюсти.
17
Такие как инфантильное глотание и сосание пальца в глубоком детстве.
На глаза Лунослава навернулись слезы. Черт, да он готов был разрыдаться! Больше никаких убийств и вкуса чужой крови. Больше никаких всхлипов задыхающегося человека, что обволакивают тебя, словно гель! Больше…
Булат без лишних слов еще раз обнял друга.
– С возвращением, брат.
– У тебя борода? – Лунослав потрогал себя за подбородок. – И у меня тоже?.. Сколько меня не было-то? И как ты умудрился выжить?! – Вид напарника, умиравшего от кровопотери у него на руках, ноющей болью отозвался в сердце.