Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
Сосулина с мычанием замотала головой. Она боялась этого имени, ненавидела его. Потому что в нём пульсировали они – люди-пузыри, консервированные крики и океан, обнюхивающий человека на пальце. Выстраданная реальность вновь грозила обернуться карнавалом из конфетти и безумия.
Она понянчила хрустального ежика, купленного в музее хрусталя, и налегла на облупившиеся двери ангара. Ржавчина застонала. Нога погрузилась в песочное нечто. Внутри простирались серо-пепельные барханы с моргавшими металлическими зрачками – костяная мука и окровавленные монеты желаний из разных эпох и миров. И то, и другое – истинное содержимое дьявольского мешка, наделявшего Влекущего властью пожинать жизни.
За опорными колоннами мерцала дневная тьма.
Сосулина прижала ежика к левой груди, поджала ногу и запрыгала вглубь. Затянула бессмысленную считалочку.
На
Мертвой
Ноге
Сидели:
Мигрень,
Огонь,
Дольки шрапнели,
Безбожник,
Сырой.
Кто
Хнычет
Там за стеной?
Говори поскорей,
Не задерживай
В ведрах
Письки людей!
Неожиданно в ответ прыснул мелодичный смех. А потом раздался до ужаса знакомый голос:
– Как же нам тебя не доставало, сестра! Иди к нам.
Сосулина, спотыкаясь и запинаясь, с удивлением потрусила вперед. За северо-западными опорными колоннами она натолкнулась на двух женщин. Ясных и чудовищных. Они походили на разорванный надвое луч солнца, из которого вычленили стерильную белизну и ультрафиолет.
Первая – красотка с чувственным ликом, словно запечатлевшим негу утренней постели, и пшеничными волосами. Белоснежная, простроченная золотом туника. Алый поясок. Вторая – настоящая страхолюдина. Отталкивающее лицо-негатив с черными белками и меловыми зрачками. Парившие выцветшие волосы, похожие на паклю. Сухая грязь на ровных зубах. Похожий на рваную тень сарафанчик. В мертвенных руках – ивовый прутик с бронзовым копытцем на конце.
Босоногие.
Сосулина знала их, хоть и отчаянно желала забыть.
Аделаида, мать лесов и союза двух тел у очага, и Умертвина, посланница смерти и похоронной хвои.
– Так это из-за вас, дрянные девки, со мной в два часа ночи заговорило облепиховое варенье? Его липкий сладкий голосок сказал, что здесь меня дожидаются сестры. Наврало. Облепиха же – тупица! Потому что у дурочки, кроме ежегодного кабачка, никогошеньки нет. Да-да! – Сосулина протянула хрустального ежика. – Кушайте на здоровье. Это вам.
Умертвина перевела страшные глаза на ежика и коснулась его прутиком. Сквозь хрусталь невообразимо полезли еловые иголки, с тонюсеньким звоном расколов его. Изувеченный презент тихо упал в костяную муку.
– Ты должна отправиться со средней из нас, сестра, – прошелестела посланница смерти. Ее жуткий голос, казалось, нёс нотки крошащегося гранита.
– Хожу и оправляюсь только с кабачком, – прогнусавила Сосулина. – А вы правда мои сестры? Помню лишь то, о чём говорят предметы. И цвета. И крики. И… и… и…
Аделаида улыбнулась. От нее веяло заботой и теплом.
– Это естественно и обыденно для тебя. Ты – наша третья, старшая часть.
– Но кто я?
– Если угодно, ты – отемнение умов и собачье бешенство.
Сосулина на миг утратила и без того эфемерную связь с реальностью. В больном разуме вспыхнул и расцвел водоворот далеких воспоминаний. Словно перед глазами развернули тысячи старых фантиков, в которые на развес заворачивали сумасшествие.
Вены лабиринта под здешней землей… Старые… Давние… Утомленные кровью…
Бедную девочку ведут… Ведут к печати… К вратам, за которыми бушует океан желтых глаз…
Девочку убивают… Чтобы печать крепла… Чтобы крепли люди… Чтобы глаза пропали…
Перед смертью девочка кричит… Вместе с ней ревет печать…
Крик девочки стекленеет… стекленеет… стекленеет!..
Из крика, в осколках, рождаются трое… Сестры… Зернышки одного немыслимого вопля…
Рождаются они…
Сосулина с силой надавила на виски и заорала:
– Я не хочу вспоминать! НЕ ЖЕЛАЮ! – Ее голос неожиданно приобрел плотность и шкуру, будто взрыкнул некий жестокий и древний монстр из глубин бытия.
Аделаида и Умертвина переглянулись, едва не попятившись. Ни одной не хотелось оказаться поблизости, когда их сестрица придет в себя.
Лицо Сосулиной разгладилось. Под дутым носом взошла глуповатая ухмылка.
– Выходит, я – юродство?
– Не чудаковатость, но безумие, – сказала Умертвина. – Стало слишком опасно, чтобы ты продолжала играть в человека.
– Но вы тоже люди. Только странные. Ты – сеешь свет, а ты – пухнешь тьмой. Хочу новый кабачок. Потому что варенье на меня… пялится!
– Ты получишь всё, что пожелаешь, как только чертовидцы заберут то, что мы стережем для них, – промолвила Аделаида.
Умертвина оскалилась, обнажив отталкивающие зубы:
– Это им дорого станет.
– Ты словно скорпион, жалящий себя в мозг.
– Такова суть многих вещей – и многих скорпионов.
– Ой, ой, чертовидцы! – Сосулина как одержимая принялась хлопать в ладоши. Те довольно быстро заболели. – Люблю этих ребяток! Хотя после Бессодержательного их злоключения побегут еще дальше. Да-да!
Аделаида поежилась: за нелепицами старшей сестры нередко проскальзывали зерна страшных пророчеств. Что еще за ужасы вторгнутся в их подлунный мир?
– А что вы для них стережете? – поинтересовалась Сосулина, скользя наивным взглядом по темным недрам ангара.
Умертвина отступила в сторону и показала на безликую тряпицу.
Под колонной, наполовину увязнув в костяной муке, лежал разорванный кошель предсмертных подаяний.
Сотрудники бюро шагали к ангару асфальтобетонного заводика. С угрюмостью побитых псов отмеряли метр за метром. Без оружия. Не радовало даже выползшее из конуры облаков солнце. Западный ветер доносил сухие ароматы застарелой ржавчины, подхваченные с дробильно-сортировочного оборудования.