Чертовка
Шрифт:
– Петруня, может не надо "ладошку"?
– -Почему это?
– -Мне-то, знаешь, проще, я отдельно живу, а тебе через всё посольство топать.
– Не будь роялистом больше, чем рояль. Я же не девка, чтобы ты меня провожал. А на всех этих цербернаров я клал, понял?
– -Понял.
– Ничего ты не понял.
– -Я понял, что ты на них всех клал.
– -Да не в этом дело! Ты просто рад мне еще раз напомнить, как ты безобразно свободен... Молчи, я знаю, что ты не хотел. Просто у всех у вас пещерные понятия о свободе. А классик как говорит? "Свобода есть осознанная необходимость". Не кивай, не кивай, ты не понимаешь
Арак мятной струей легко льется в горло, и внутри долго тает его холодная дорожка.
– -Я, Петруня, тоже бы... как-нибудь... Каждый день одно и то же!
– -Правильно. Знаешь, чем человек отличается от пчелы?
– -Чем?
– Тем, что должен доказать себе смысл жизни.
– -Вот я и докажу. Поеду куда-нибудь...
Поначалу туманная, эта мысль стала быстро оседать в голове переливающимся инеем.
– -Возьму и поеду прямо сейчас.
– -Куда же ты поедешь?
– -Какая тебе разница?.. Что, в Сирии некуда поехать?
– -Верно, есть места симпатичные... Маалюля ничего, Забадани...
– -Дерьмо твой Забадани! Вы все дальше Забадани не ездили. Каботажники! А на севере ты был?
– Куда уж нам в лаптях за паровозом! Да и чего там хорошего?
– -Там природа, друг мой. Ширь.
– -Ну и что? Поедешь за пятьсот кэмэ и увидишь, что там такая же сраная пустыня. Ехал бы лучше в Маалюлю - и ближе, и красивей.
– -Ты дурак. Я там миллион раз был.
– -Ну и съезди еще. Я там два миллиона, может, был.
– Тебе не понять. Это как зов.
– Ну-ну. Езжай, если у тебя такая идея с фиксой... Слушай, а может, лучше Бейрут? Вот куда бы я смотался.
– -И не говори мне про него. Это же просто припадочная Ницца местного значения. Ты снимаешь трусы со своего плебейского преклонения перед банальщиной. Там, на севере, - мне рассказывал Муликов из культурного центра - серная река вытекает из земли. Зеленая река, понимаешь?.. Как стекло... или, наверное, как жидкая бирюза. Может, она прямо из ада течет... Ты в Бейруте такое увидишь?
Насчет ада Петруню задело.
– -Да... Муликов - мужик с тараканами в голове... (это означало похвалу) И страну знает взад и поперек.
– Там вообще, наверное, ближе к аду, Петруня, -продолжал Андрей разрабатывать найденный сюжет.- Потому что вся земля пахнет серой, особенно к вечеру... и мост римский на Тигре... и лиловые горы... и еще чёрные горы... может, они торчат из самого пекла...
– -Все равно, -капризно сказал Суслопаров, как будто Андрей умолял его тут же полюбить этот самый сирийский север, о котором наплел Муликов.- По пустыне тащиться... не люблю я эту вселенскую пудреницу...
Так или примерно так протекал, как вспоминалось впоследствии, этот полумифический разговор, полумифический не только потому, что весь вселенский космос, начиная от самых глаз, уже заливало нереальным туманом, но, главным образом, может быть, оттого, что в не доступной никому параллельной жизни, в этой раковине, куда сам Замурцев заглядывал с опасением, вдруг непонятно как, хозяйски расположился Петруня, пытающийся даже и сюда распространить свои философские изыски. Хотя, кажется, разговор очень скоро съехал в какие-то невыносимые джунгли, от чего в памяти зацепились только несколько невнятных обрывков, почему-то о гражданской войне, которая, в общем-то, понятное стремление народа внести разнообразие в унылый идиотизм существования, и что, если петуха в воду бросить, ему, в принципе, раз плюнуть поплыть - между перьями-то и в костях воздух - а он начнет безрассудно барахтаться и все равно захлебнется, и что все мы похожи скоро будем на таких вот петухов, и что каждый должен быть сам себе и диссидент и агент КГБ, тогда только мир устроится.
Помнилось еще, что потом (уже на улице) какой-то мальчишка целовал себе грязные пальцы, показывая, какой Андрей сладкий, и говорил весело хриплым голосом:
– -Мистер, дай двадцать пять!
И еще - сопливый от грязи тротуар и Петруня, делающий время от времени такие плавные па, что казалось: вот-вот заиграет нежная музыка "Лебединого озера", и крик души, когда он наконец добился своего: "Думаешь, легко представителю великой державы в картонных ботиночках за 150 лир??.."
Как ехали опять в "Вольво", Замурцев помнил уже лучше, все-таки приходилось напрягать центральную нервную и вегетативную. Машины проносились мимо так быстро, что казались очень длинными. Петруня вертелся на сиденье (ничего нет хуже пьяного философа) и кричал:
– -Куда лезешь, гад! Слушай, Андрюш, ну когда наконец все эти кретины за рулем переколошматятся и ездить станет приятно?..
– и тут же: - О-о!.. Глянь: вот это "Мазда"! Какая форма - просто гениальный обсос!- и вдруг вспыхивала еще одна жгучая мысль, и он опять принимался орать: -Ты видишь? Видишь, какая зайка поехала?.. Вон, в "Бьюик Сенчури"... одной кожи на ней на двадцать тыщ. А номерочек-то государственный! Зарываются они, не кончится это добром, точно тебе говорю. Как у нас...
Слава богу, все лучшие места в Дамаске собраны тесно, и вот уже темные задворки посольства с рядами машин под навесом и без, и сыроватый ветер, гасящий пронзительный петрунин голос:
– -Знаешь, ч... чем человек отличается от пч... пчелы?
– -Кончай со своей пчелой. Надоел. Скажи лучше, чем не отличается.
– -А ты разве сам не просекаешь? Вроде неглупый парень...
– -Тем, что тоже живет в ульях?
– -Ты умница. И тоже любит нектар! Ха-ха!..
Что-то будто толкнуло Андрея, он поднял глаза и угадал в темном небе глыбу горы Касьюн, в этом месте меньше усеянную огнями, чем где-нибудь напротив Абу Румани. И нужно было конечно еще раз попытаться разгадать неясное беспокойство, немое послание, звездный язык, но сил уже не было, и он только сказал Суслопарову на всякий случай:
– -Ты там... поосторожней.
Но этот пижон не понимал неслышного голоса судьбы, проговаривающегося шелестом ветра и кружением облаков, и в ответ на дружеский совет продолжал гаерствовать:
– -Ты что, Андрюш, забыл, как пишет центральная партийная печать? "Мы не боимся разоблачений. Мы такие, как есть, и гордимся этим!"...
– -Ну всё-таки. Постарайся там... без эксцессов.
– Конечно, конечно, друг мой... не волнуйся, я и сам понимаю. Будет очень неприятно, если после нашего милого вечера... Это ведь такая же будет гадость, как испортить воздух в сауне.