Червонные сабли
Шрифт:
– Я сам тебя зарубаю!
– не сдавался Махметка-Врангель.
Хохот стоял такой, что артистов не было слышно. Отовсюду кричали:
– Бей его! Лупи Врангеля!
На сцене началась потасовка, не предусмотренная действием пьесы. Пилсудский вцепился в волосы Врангелю. Врангель тянул Буржуазию за юбку, и, когда стащил, под ней обнаружились галифе. В это время на сцену выбежал красноармеец с длинной красной пикой. Под смех зрителей он стал колоть ею то одного, то другого. Буржуазия подняла руки и бросилась бежать, но, запутавшись в юбке, упала. Врангель ползал на четвереньках. Сергей задергивал занавес, а он, зацепившись, не поддавался. Хохот стоял такой, что листья на деревьях дрожали.
Спектакль понравился бойцам. Все оглушительно хлопали в ладоши, кричали: «Браво!», «Бис!» Никто не расходился.
Тогда Хватаймуха, не успевший снять одежду служанки, вышел на край повозки-сцены и объявил:
– Концерт продолжается. Сейчас Сергей Калуга прочтет стихи, которые сочинил сам, то есть выдумал из своей головы.
Прежде чем читать, Сергей поклонился направо и налево, откашлялся и объяснил:
– Стих называется: «Когда на пирах у тиранов». Это про наших отцов, которых угнетал царь:
Когда на пирах у тиранов
Столы заливались вином,
Сочились солдатские раны,
Мы гибли под вражьим огнем.
Под старой походной шинелью
Мы мерзли в окопах зимой...
Без ласки и помощи братской
Мы шли, позабытые, в бой.
Тишина стояла такая, что слышен был шорох листвы.
По воле преступных тиранов
Народ отдавал сыновей
Во имя нелепых обманов,
В защиту буржуйских рублей.
После концерта красноармейцы окружили артистов, рассматривали их как диковину, угощали махоркой.
– Молодцы буденновцы!
Позднее Сергей сказал Леньке:
– Теперь понял, как надо агитировать? То-то же!.. Не робей, воробей!..
5
Слишком мало дней было отпущено для формирования Второй Конной армии. Не успели по-настоящему развернуться учения, как надо было выступать. Штаб Юго-Западного фронта торопил: Врангель наглел день ото дня. Его отлично обученная кавалерия разбивала слабо вооруженные, измотанные непрерывными боями стрелковые части Тринадцатой армии. Шестая находилась на Правобережье Днепра, к районе Борислава - Каменки. Эту армию отделяла от врангелевских позиций широкая, с необъятными плавнями река. Поэтому вся надежда возлагалась на Вторую Конную: именно ей предстояло вырвать у противника инициативу.
Что и говорить: задача была непомерно трудная. По-прежнему недоставало лошадей, а те, что имелись, нуждались в отдыхе и лечении. Почти у трети кавалеристов не было настоящих седел, приходилось приспосабливать обрывки ковров, мешки с сеном. Были сформированы четыре конно-артиллерийских дивизиона, по три батареи в каждом. Но не хватало снарядов.
Лишь одно вселяло надежду на успех и радовало - заметно возрос революционный порыв бойцов. Красноармейцы подтянулись, и во всех частях восстановился наступательный дух.
Примером для всех была дивизия имени Блинова. Это она еще в июне, когда генерал Слащев только высадился в Северной Таврии и пошел на Мелитополь, стремительным ударом разгромила штаб белогвардейской части и захватила в плен генерала Ревишина. Тогда кавалеристы хорошо приоделись за счет противника в новое английское обмундирование. Хотели даже послать Врангелю «благодарность» за снабжение. Но тут случилась беда с корпусом Жлобы. И лишь одной дивизии имени Блинова удалось тогда избежать поражения. Теперь бойцы-блиновцы хорошенько отдохнули и готовы были к новым боям.
В один из ясных дней над Волновахой появился вражеский аэроплан-разведчик.
– Барон летит! Ло-жись!..
Бойцы схватили винтовки и, лежа на спине, открыли такую пальбу, что летчик почел за благо удалиться. Городовиков пристроил станковый пулемет на селянской бричке и сам вел огонь по врангелевскому разведчику.
Наконец красноармейцам были розданы боевые патроны, каждому по тридцать штук. Все стало ясно: скоро в поход.
В тот день ученья не прекращались. Люди и кони устали так, что едва держались на ногах. И все-таки вечером бойцы собрались у костра. Пришли те, кто любил песню и задорную пляску. Гармонист растянул мехи, и со всех концов села заспешили девчата, угощали бойцов ароматными жареными семечками, кружились в вальсе.
– А ну, Махметка, покажи, как пляшут буденновцы, - подзадорил товарища Сергей.
Махметка станцевал по-татарски, и все дружно захлопали ему.
Стали выходить в круг другие плясуны. Русские отбивали камаринского или барыню, украинцы - гопака, белорусы радовали крыжачком, латыши, поляки, башкиры показывали свои народные танцы. Но вот кто-то крикнул:
– А ну давай яблочко!
Цимбаленко снял тяжелую папаху, хватил ею оземь и пошел выделывать кренделя.
Ему на смену вышел сам командарм. Отовсюду сбегались красноармейцы, оживленно переговаривались.
– Что за шум?
– Командующий коленца откалывает, будь здоров!
Лихо, по-казачьи плясал Ока Иванович. Загорелось сердце у Прошки. Вот когда он докажет командарму, как на вербе груши растут! Не успел Ока Иванович пройти круг вприсядку, как Прошка развел руками толпу и козырем пошел по кругу, подсвистывая сам себе, прищелкивая пальцами, подмигивая девчатам.
Когда кончилась пляска, Городовиков, смеясь, вытер платком лоб и сказал Жлобе:
– Будем считать - ничья. Твои хлопцы удалые, и мои не подкачали. Теперь мы одна семья. Родилась младшая сестра Первой Конной. Как ты думаешь, родилась или нет?
– Бои покажут.
– А я считаю, что родилась, и будет она непобедимой.
– Хай будет так, - согласился Жлоба с улыбкой.
На западе догорала багряная заря. Бойцы расходились по домам и палаткам. Брели не спеша, предвкушая блаженный отдых кто на пушистом сене, кто на свежей траве, пахнущей чабрецом. Но не успели бойцы забыться в сладком сне, как запели сигнальные трубы.
Тревогу трубят, скорей седлай коня,
Но без суеты, оружие оправь, себя осмотри,
Тихо на сборное место веди коня.